"Евгений Андреевич Салиас. Фрейлина императрицы " - читать интересную книгу автора

II

Военный, вышедший к Христине и отправившийся доложить государыне о
приводе женщины из замка по ее указу, был уже семидесятипятилетний старик,
которому можно бы было дать лет пятьдесят, если б не белые как снег усы и не
блестящая, серебряная щетка волос на голове, коротко остриженных, кроме
маковки, где виднелся маленький чуб вершка в два.
Эта гладко выстриженная голова с чубом отличала старика от всей свиты
царя и царицы. Он один был всегда без парика, как в обыденное время так и в
парадные дни. Это была льгота, дарованная старику-хохлу самим царем, за
особые услуги, оказанные пред Полтавским боем. После этого памятного дня
старик стал полковником, приближенным лицом, в особенности государыни, и уже
ни на минуту не покидал ее.
Когда царь отлучался надолго в поход, то всегда неизменно говорил
любимцу хохлу:
- Ну, Гребешок, береги Катрю.
Этим именем на малороссийский лад царь называл жену только одному
старику-хохлу. Его же собственное прозвище, данное царем, произошло от его
фамилии. Хохол носил старинное имя его родной земли: Гребенка.
Полковник по чину, никаким полком не командовал, а был нечто вроде
адъютанта или на поручениях у царицы. Екатерина хотя настолько научилась
русскому языку, что уже могла вполне свободно владеть им, но все-таки
предпочитала, даже в беседе с царем, свой полуродной язык, то есть немецкий.
Полковник Гребенка хорошо говорил по-русски, по-польски, по-немецки,
по-шведски и даже немного мороковал по-латыни, обучавшись когда-то в юности
разным наукам в иезуитском коллегиуме в Галицкой Руси.
Между тем, женщина, назвавшая себя Христиной, глубоко задумалась,
усаженная почти насильно на стул добрым паном. Было отчего ей тревожиться,
робеть и волноваться.
За последние месяцы она прошла чрез всякого рода мытарства. Внезапно
оторванная от родного гнезда, разлученная с мужем и с детьми, она уже давно
не видалась с ними и не знала, какая судьба постигла их. Она была взята в
плен русскими войсками, прошедшими грозой чрез ее родные места, и в числе
других десятков пленных она кой-как добралась до Риги, пешком, впроголодь.
Пленных гнали за армией, как стадо баранов. По пути в Ригу исподволь из
десятков образовались сотни этих военнопленных. Зачем их отрывали от очагов
и родных - было неизвестно и непонятно. Многих парней и пожилых поселян не
брали или вскоре отпускали. Других, а в том числе некоторых женщин и детей,
гнали вплоть до Риги и здесь разместили по тюрьмам, ямам, подвалам и даже
просто на улице, табором, под караулом. Женщину эту, может быть, и не
погнали бы сюда с родины, а отпустили бы, но, взятая в плен, она тотчас с
перепугу вздумала облегчить, свою участь или даже совсем освободиться от
пленения. Она заявила, что желает видеть самого командира войска русского,
чтобы сказать ему нечто очень важное о себе.
Князь Репнин допустил к себе женщину-поселянку - полупольку,
полулатышку. И она сказала ему это нечто о себе...
И вместо свободы она под строжайшим караулом и под самым бдительным
надзором особо приставленного к ней офицера была доставлена пешком в Ригу, а
здесь заперта в самую строгую камеру городского тюремного замка. И в
томительном одиночном заключении, ничего не ведая о судьбе семьи своей,