"Евгений Андреевич Салиас. На Москве (Из времени чумы 1771 г.) " - читать интересную книгу автора

Ивашка, оставшись один с матерью, сильно переменился. И прежде был он
негоден на многое, что приходилось делать, а теперь окончательно прослыл за
шального и порченого. Вдобавок женщина стала все более баловать
сына-полубарчонка и делала уже сама все, что следовало бы делать ему. Она и
сеяла, и пахала, и работала и за себя, и за него. Не недолго длилась эта
жизнь праздного шатуна Ивашки. Однажды, отправившись в крещенский мороз в
соседний лесок тайком срубить ель на дрова, т. е. на порубку, женщина была
поймана, высечена и сдана в городской острог. От всего происшедшего, - быть
может, от перепуга, быть может, и от наказания розгами, - она заболела, сидя
в остроге, и, прежде чем суд успел решить, что с бабой делать, она была уже
на том свете.
В следующую за тем весну, когда начались посевы, Ивашка оказался вполне
ни на что не годным. Он только и знал, что пел песни, отлично играл на
балалайке или сидел по целым часам молча, о чем-то раздумывая и глядя на
всех бессмысленными, будто мертвыми, глазами. Случалось тоже, что вместо
работы он брал уголь, а то и просто макал руку в грязь и мазал по заборам,
везде где случится, какие-то рожи, или зверей с ногами и хвостами, или Бог
весть что.
Мужики Ивашку ругали, били, секли... но ничего не помогало.
Наконец, протерпев все штуки порченого парня, мир собрался и спровадил
его... на все четыре стороны.
Судьба господ между тем за все это время несколько изменилась. Когда
супруги Воробушкины переехали в Москву, то наняли большой каменный дом на
Пречистенке,[3] выписали много людей из своих двух вотчин, обзавелись как
всем необходимым, так и всем тем, что только попадалось на завидущие поповы
глаза Авдотьи Ивановны. Они зажили на широкую и барскую ногу.
В новых знакомых недостатка не было, тем более что Авдотья Ивановна,
корчившая важную барыню, приглашая гостей, охотно и любезно всех кормила,
поила и даже давала деньги взаймы.
Капитон Иванович вскоре же начал замечать своей супруге, что при их
маленьком достоянии скоро не на что будет жить, но Авдотья Ивановна и
слышать ничего не хотела.
Действительно, через год, два жизни в Москве они уже переехали на
другую квартиру, поменьше первой, причем продали часть имущества и несколько
человек из выписанных дворовых людей. Еще через два года Капитону Ивановичу
пришлось продавать имение, полученное от брата, и у него оставалось только
свое собственное - маленькое, бездоходное, степное. Еще через год
Воробушкины переехали уже на Ленивку,[4] в маленький мещанский домик.
После двух десятков прислуги у них оставалось теперь только две женщины
и приходилось уже подумывать о продаже последнего степного имения.
Авдотья Ивановна не унывала и все по-старому тратилась всячески. На все
доводы мужа она отвечала, что их достояния на их век хватит, но главная
досада ее была в том, что по мере того, что они переезжали с одной квартиры
на другую и продавали то, что имели, круг знакомых также уменьшался и
изменялся.
Когда они явились в Москву, у них все-таки бывал кое-кто из видных лиц
города; теперь же, по злобно-насмешливому выражению Капитона Иваныча,
осталась у его супруги только одна приятельница, да и та вдова
расстриженного попа.
На своей настоящей квартире, на Ленивке, Воробушкины уже жили теперь