"Евгений Андреевич Салиас. Ширь и мах (Миллион) " - читать интересную книгу автора

Государыня заметила бледность и смущение виртуоза-эмигранта и сказала
что-то хозяину.
- Обойдется! - отвечал князь, улыбаясь. - А не обойдется - вы
обласкаете. И от одного вашего чудодейственного слова все к нему вернется: и
чувство, и разум, и гений.
Маркиз, взявший скрипку и смычок, прилаживался, но руки его заметно
дрожали. Он наконец двинул смычком и начал играть... и сыграл, и кончил...
Молчание было ответом.
Ничего! Так себе! обыкновенный скрипач. Эдаких в Питере десяток своих
доморощенных! - думали и говорили теперь гости. Государыня покачала головой
и вымолвила Зубову:
- Надо его ободрить. Il a perdu son latin.[26] Пойдите. Поговорите с
ним. Обласкайте.
Зубов встал и, подойдя к маркизу, заговорил с ним по-французски.
Виртуоз постепенно несколько ободрился, отвечал и стал смотреть храбрее. Он
глянул в первый раз на государыню, присутствие которой до сих пор чувствовал
только, но еще не видал, боясь поднять на нее глаза... Она ласково
улыбалась, милостиво глядела на него.
Она совсем не то, что он воображал.
"Она добрая!" - думает маркиз.
И маркиз ободрился совсем и уже бойко отвечал Зубову и тоже подошедшему
к нему хозяину.
Флигель-адъютант, исполнив приказание, вернулся на свое место.
- Видите, как оправился, - сказала государыня. - Теперь услышим иное...
Князь еще говорил с виртуозом и добродушно смеялся. Зубов, пользуясь
минутой, наклонился к государыне и шепнул, насмешливо улыбаясь:
- Се n'est pas un francais.[27]
- Как? Это эмигрант. Un marquis francais. Morreillen de la Tour
de...[28] Дальше не помню.
- Emigrant peut-etre... Marquis - plus ou moins... Francais -
jamais![29] - проговорил Зубов. - Кажется, совсем не парижский выговор.
- От робости...
В эту минуту Потемкин вернулся на место и сказал:
- Я его совсем разогрел... Теперь сыграет!

XI

Виртуоз взмахнул смычком и взял несколько аккордов. Затем он медленно
обвел глазами все общество. Быстро, искоса глянул на государыню, пристально
поглядел на князя, улыбнулся вдруг как-то странно, почти грустно, и, припав
головой к скрипке, повел смычком.
Он начал маленькую вещь... Сонату... Простую свою...
Его мать любила ее слушать. Ей всегда играл он ее, когда ему было еще
двадцать лет... Когда и она, и он бедствовали, почти голодали, а в холодном
доме всегда бывало тихо, уныло... Рассвета не виднелось в жизни... Она так и
скончалась однажды под звуки этой ее любимой сонаты и отошла в тот мир тихо,
покорно, безро потно... "Как ему-то здесь будет без меня?" - шепнула она.
Смычок сам двигался по струнам, привычные пальцы шевелились сами...
Артист был всем существом в иных пределах, а не в зале Таврического дворца.
Он провожал тело матери, в грошовом деревянном гробу, на даровое