"Евгений Андреевич Салиас. Ширь и мах (Миллион) " - читать интересную книгу автора

Бодро, но молча прошли весь дворец и маркиз, и офицер, но двери
кабинета переступили оба ни живы ни мертвы...
- Помяни Господи царя Давида{35} и всю кротость его... - шептал Брусков
и перекрестился набожно.
Вся его судьба, вся жизнь, женитьба, счастье, будущность, розовые мечты
и сокровеннейшие надежды - все это зависит от этого свидания, все сейчас
может прахом рассыпаться.
Князь сидел за письменным столом и работал; он встал навстречу,
улыбаясь, протянул музыканту руку и что-то заговорил на французском языке.
Брусков все видел и слышал, но ничего не понимал и не чувствовал, у него в
голове будто привесили соборный большой колокол и трезвонят во всю мочь.
Маркиз жался как-то, ежился, странно, не понимая, откуда только у него
вдруг дишкант взялся со страху, и в ответ на любезности князя отвечал
только:
- Oui, Altesse! Non, Altesse... Votre serviteur... Altesse...[24]
Altesse нравилось князю, и он, любезно усадив маркиза, продолжал свои
занятия и стал рассеянно расспрашивать его о последних событиях во Франции,
о положении эмигрантов в чужих краях. Но разговор шел худо, так как князь
все более и более углублялся в письма и бумаги, которые переглядывал.
- Переведи! - услыхал вдруг Брусков приказание князя и точно проснулся
вдруг и стал понимать окружающее. И он, отлично, до тонкостей зная
французский язык, начал сначала робко, а там все бойчее помогать князю в
беседе, в некоторых выражениях.
- Какой конфузливый твой француз, - заметил наконец князь. - Да еще
пришепетывает...
- Он, ваша светлость, действительно... Да и вас оробел.
- Понимаю, братец. Да ведь он в Версале да Трианоне видал немало всякой
всячины.
- Он таков от природы робкий. Сам мне признавался! Да, кроме того, он
говорил, что с важными людьми, вельможами он приобвык, "свой брат" они ему.
А с умными людьми робеет, боясь за глупца прослыть. Об вашей светлости он
наслышался еще в Германии.
- Что ты плетешь! - добродушно рассмеялся князь. - Что ж вельможи-то
французского двора все дураки, что ли?! А он, по-моему... должно быть, не у
себя... На чужой стороне.
И князь встал, любезно, даже ласково-фамильярно отпустил маркиза и
сказал, что вечером попросит его показать свой талант при двух-трех лицах из
его приближенных.
- Пронесло! Слава тебе, Создателю! - восклицал Брусков чуть не на бегу
и едва поспевая за весело летевшим по дворцу маркизом.
Живо вернулись они в горницы.
- Ganz einfach! - повторял сразу раскуражившийся маркиз, потирая руки в
удовольствии. - А по-латыни Simplicitas! Sancta simplicitas! А по-турецки:
Буюк терчхане! А по-французски: Courage, mon garcon![25]
- Да, все слава Богу! Но помните, - уговаривал его Брусков, - держите
себя как вот сейчас. А если вы расхрабритесь - тогда пропало. Вы все
потеряете. А про меня и говорить нечего! Я тогда несчастный на всю жизнь!
Ввечеру князь не прислал за музыкантом.
Прошло еще два дня, а маркиз и Брусков напрасно ждали. Князь был занят
и озабочен и все переписывался, гоняя скороходов и верховых, с английским