"Евгений Андреевич Салиас. Ширь и мах (Миллион) " - читать интересную книгу автора

движенья лежат. И без ног, и без языка. Это много хуже! - рассмеялся
князь. - Ну, давай чернильницу и перо... Да что уж... Так и быть. Пойдем к
столу.
И князь перешел в кабинет, где не был уже несколько дней.
- Вишь, прыток, молокосос, - ворчит князь, ухмыляясь. - Дерзость
какая... Лезет сам, ради похвальбы... Что ему дела! А похвастать! Либо на
чай заработать от тех, кому эти дела любопытны да близки к сердцу.
Петушков положил дела на письменный стол и отошел к дубовым дверям,
ведущим в залу. Потемкин сел, обмакнул перо и быстро, узорчатым почерком
начал подписывать одну за другой четко и красиво написанные бумаги...
Подписывая, он все-таки искоса проглядывал каждую. Были и приказы, и
разрешения спешные и важные... Было дело об отпуске сумм на устройство порта
в его любимом городе, новорожденном Николаеве;{31} было дело об отдаче
соляного откупа в Крыму графу Матюшкину,{32} об уплате трехсот тысяч
подрядчику и поставщику Дунайской армии... Дело об освобождении из-под
ареста офицера, сидящего уже два месяца по его просьбе, за невежливость
относительно князя при проезде его по Невскому.
- Ну, вот... Бери... Иди да похвалися. В смешливый час попал. А в
другой раз не пробуй. Попадешь в лихой час, и от тебя только мокренько
останется.
Молоденький чиновник, вне себя от восторга, собрал бумаги и выкатился
из кабинета чуть не кубарем. И похвалиться есть чем во всем городе, да и на
чай обещано было с трех сторон тому смельчаку, что решился пойти к князю с
бумагами попробовать доложить.
По уходе чиновника князь рассмеялся и почувствовал себя совсем хорошо.
Он посидел немного, потянулся, а там перешел к турецкому столику, придвинул
его к себе и начал распечатывать и читать письма и донесения, давно
ожидавшие его здесь.
В нижнем этаже дворца, где помещалась канцелярия светлейшего и где
было, помимо чиновников, много и посторонних и важных лиц в гостях у
директора, гудел неудержимый раскатистый хохот.
До кабинета князя было далеко и высоко, и поэтому здесь человек
пятьдесят юных и старых хохотали во все горло до упаду. И всякий вновь
пришедший или прибежавший на хохот подходил к делам, принесенным чиновником
от князя, и тоже начинал хохотать.
На всех бумагах стояла одна и та же подпись рукою князя:
"Петушков. Петушков. Петушков".
Между тем была во дворце и новость... От князя отошло! Дворец
зашевелился, ожил и загудел.
Князь пробрался, позавтракал плотно и, надев кафтан, сидел в кабинете.
Кое-кого он уже принял и весело беседовал. Через часа два уже узнали, что "у
князя прошло", что он оделся и принимает.
Во дворце была и другая новость, еще с утра. Вернулся из чужих краев
посланный князем гонцом в город Карлсруэ{33} офицер Брусков. Он исполнил
поручение светлейшего и, велев о себе доложить, ждал внизу.
В сумерки князь нозвал офицера.
- Ну, что скажешь? Ты ведь, сказывают, из Немеции?
- Точно так-с, ваша светлость. По вашему приказанию ездил и привез с
собой...
- Что?