"Евгений Андреевич Салиас. Пандурочка " - читать интересную книгу автора

должна дворянка разглядывать - красавец он или урод.
Капитан просиял, настолько эти слова были ответом на его помышления.
- Да, правда твоя. Купецкий сын...
- Лавочник! А отец его вольноотпущенный одной рязанской помещицы, -
объявила капитанша.
- Он сам это сказывал? Макарьевне?
- Да... А вы спрашиваете еще, красавец ли?
И Аннушка, будто совсем разобиженная, надула свои маленькие и
хорошенькие алые губки. Капитан полез целоваться, как бы прося прощения, но
жена только позволила себя поцеловать, сама же дать поцелуй наотрез
отказалась.
После этого объяснения прошло дня два, и капитан по-прежнему спокойно
отлучался из дому, зная, что обычное, но глупое и непонятное женское
любопытство в жене не существует и она не пойдет сидеть у постели
"лавочника" ради того, чтобы с ним болтать. На третий день капитан проснулся
ранее обыкновенного и тотчас, не будя жену, встал, оделся и вышел в
столовую... Он был сумрачен. И немудрено было ему подняться не в духе. Он
видел сон или, вернее, видел всякую чертовщину.
Ему приснилось, что больной купчик ходит по его дому, но не в
длиннополом кафтане, а в генеральском мундире и, обняв, даже облапив его
маленькую Аннушку, целует ее и говорит ей, указывая на него, капитана:
"Наплевать нам на него! Он ведь собака на сене!"
Пуще всего волновало и злило Кузьму Васильевича это выражение. Как
могло таковое присниться.
"Не в бровь, а прямо в глаз! А кто же этот неуч и дурак? Никто.
Сновидение дурацкое. Стало быть, сам же он этакое на себя взвел, пока спал.
Чудны сны бывают".
После полудня капитан, ввиду хорошей погоды, яркого солнечного дня с
легкой оттепелью, развеселился, забыл о своем "дурацком" сновидении и
предложил жене ехать кататься.
Аннушка заявила, что у нее голова что-то болит и будто знобит, что она
предпочитает даже прилечь на постель...
Кузьма Васильевич даже встревожился, но затем, после уверений Аннушки и
Макарьевны, что ничего худого нет, успокоился.
Яркое солнышко и чудный день все-таки тянули его из дому. Поглядев, как
жена прилегла на постель и тотчас задремала, капитан вышел из спальни, а
через полчаса уже выехал в своих маленьких саночках...
Среди снегу и леса, под золотыми лучами солнца, вдруг капитану
представился золотой с белыми нашивками мундир генерала...
генерала-лавочника, да еще говорящего с дерзкой усмешкой: "Собака на сене!"
И начало Кузьму Васильевича снова томить, как поутру, а затем начало
что-то мутить и тянуть домой. Проехал он еще с полверсты и не выдержал...
повернул лошадь и припустил обратно в усадьбу.
Чем ближе подъезжал пандур к дому, тем более проникало в него особое
чувство, какого он никогда еще не испытывал. Пожалуй, раза два в жизни
испытал он его, но ведь при совершенно особых и иных обстоятельствах...
Первый раз это было в первом сражении, когда еще он был девятнадцатилетним
сержантом. Второй раз это было много позднее, при штурме Измаила под
картечью, когда он увидел, что из полсотни ближайших офицеров и солдат он
один двигается, мыслит, остальные валяются и страшно стонут или совсем молча