"Андрей Николаевич Сахаров. Исторические портреты: 1762-1917, Екатерина II - Николай II ("Романовы" #2) " - читать интересную книгу автора

дружескими и нарочито откровенными. Тон письма определялся характером
сложившихся отношений с адресатом, его личными качествами - ранимостью или,
наоборот, суровостью, решимостью или мнительностью, степенью доверия к нему
императрицы. "Слушай, Перфильевич, - пишет она статс-секретарю И.П. Елагину,
отношения с которым носили дружеский характер, - есть ли в конце сей недели
не принесешь ко мне наставлений или установлений губернаторской должности,
манифест против кожедирателей, да дела Бекетьева, совсем отделанные, то
скажу, что тебе подобнаго ленивца на свете нет да что никто столько ему
порученных дел не волочит, как ты". Совсем иной тон письма к
генерал-прокурору А.И. Глебову, чьи качества Екатерина ценила не слишком
высоко: "Александр Иванович! Ужасная медлительность в Сенате всех дел
принуждает меня вам приказать, чтоб в пятницу, то есть послезавтра, слушан
был в Сенате проект о малороссийской ревизии господина Теплова, причем и ему
быть надлежит. Екатерина".
Отдавая приказания, Екатерина умела быть жесткой и требовательной и
одновременно нарочито смиренной. "Иван Перфильевич, - обращается она к тому
же Елагину, - есть ли бумаги мои Божиим соизволением определено, чтоб я не
имела, хотя ежедневная нужда в них имею, хотя по крайней мере вы б ка мне
прислали полковыя списки, в которых сейчас необходимая нужда имею". Но в
какую бы форму ни была облечена воля императрицы, у всякого получившего ее
распоряжение не оставалось сомнения в необходимости исполнить его в точности
и без промедления.
Такие качества Екатерины, как совершенное владение искусством
политической интриги и просвещенческой фразеологией, изменчивость тона в
зависимости от того, к кому она обращалась, умение быть по обстоятельствам и
беспощадно жестокой, и необыкновенно щедрой, тщеславие, любовь к возвышенным
выражениям и декларациям побудили некоторых историков усомниться в ее
искренности и заподозрить ее в том, что всю жизнь она лишь играла некую
роль, будучи, в сущности, человеком насквозь лживым. Наиболее емко эту
позицию выразил Пушкин, назвавший Екатерину "Тартюфом в юбке и короне". Но,
скорее всего, обычно проницательный поэт на сей раз ошибался: Екатерина была
до мозга костей политиком и именно поэтому часто бывала неискренна и
демонстрировала разнообразие масок на разные случаи жизни. Но в своих
убеждениях она была и искренна и, как явствует из ее политики, тверда.
Екатерина признавалась, что ее собственный ум не был творческим, но,
как никто, она умела воспринимать чужие идеи и приспосабливать их для своих
нужд. Все мемуаристы отмечают, что императрица была прекрасным собеседником,
умела внимательно выслушать всякого и извлечь для себя из разговора пользу,
иногда неожиданную даже для того, с кем говорила. У нее была прекрасная
память, она хорошо помнила то, что когда-то прочитала, и то, о чем лишь раз
случайно услышала в разговоре. Ее привлекало все новое, ее ум был открыт к
восприятию самых разнообразных вещей, будь то новости политические, научные,
литературные или философские. Так, в 1768 г. специально прибывший из Англии
врач Т. Димсдейл впервые в России делает императрице и наследнику престола
прививку оспы, а спустя несколько лет приезжает вновь, чтобы сделать
прививку внукам Екатерины. Причем показательно, что, помимо чисто
медицинского результата этой акции, государыня извлекла из нее и
политические дивиденды, ведь все дружно восхваляли ее храбрость, а сам
поступок должен был служить примером подданным.
Екатерина досконально изучила механизм власти, его публичную, открытую