"Юрий Львович Сагалович. 59 лет жизни в подарок от войны " - читать интересную книгу автора

навстречу, споткнулась, упала и сломала руку.
Медсанбат, палатку рвет ветер, бомбовые налеты. На пути в полевой
госпиталь - еще несколько налетов. Измучен и бомбежкой, и болью, и тряской
на дне кузова грузовика. Но главное - это то, что тебя увозят из этого ада.
И никаких жалоб на "дискомфорт", такие "нежности" даже в голову не могли
придти.
Между прочим, когда меня подобрали, то, укладывая в полуторку,
поленились открыть ее борт. Результатом чего был возглас того, на которого я
свалился: "Ты что, б..., прыгаешь!" Откуда-то нашлись силы, чтобы внутренне
рассмеяться.
Впереди у меня была полугодовая счастливая жизнь, сначала на вшивой
соломе полевого госпиталя на станции Тарасовка, что между Глубокой и
Миллеровым. Затем почти через два месяца Сердобск, затем Башмаково и
Земетчино, - все в Пензенской области, которая с тех пор стала для меня
почти родной.
Пятьдесят четыре года спустя меня пригласили оппонентом на защиту
докторской диссертации в Пензенский политехнический институт. Должен
признаться, что я принял приглашение в немалой степени от того, что мне
предстояло по дороге проехать мимо станции Башмаково. В трехстах метрах от
перрона находилась вытянувшаяся вдоль путей двухэтажная школа, в которой
располагался мой госпиталь. Проходившие мимо поезда были тогда для нас,
"ранбольных", как принято было называть население госпиталей, важным
развлечением. И вот морозной ночью в конце декабря 1997 года поезд
Москва-Пенза остановился на две минуты на ст. Башмаково. Уже на стоянке,
прижавшись к стеклу окна вагона, можно было разглядеть впереди длинное белое
здание, освещенное пристанционными огнями. А потом поезд тронулся и, не
успев набрать хода, устроил мне свидание с частичкой юности. В одном окне
школы горел свет. То же самое было и на обратном пути, когда поезд медленно
подходил к станции.
Госпитальная жизнь? На чистых простынях с регулярной едой (зачастую с
добавкой), без бомбежек и обстрелов. Гипс и операции - не в счет. Кто
упрекнет меня в том, что я откровенно радовался госпиталю, а не переднему
краю?
И кто объяснит мне, по чьей безмозглости был элементарно разгромлен
целый мехкорпус, нацеливавшийся на Ростов из-под Ворошиловграда? И кто
объяснит мне, чья глупая и тупая воля толкала целый корпус с одним только
стрелковым оружием, лишенный всей артиллерии, т.е. фактически полностью
обезоруженный, на неминуемый разгром?! Рядовому нельзя обсуждать приказы,
тем более, приказы не взводного, а какого-то недосягаемого для меня
начальства. Я и сейчас в звании подполковника запаса Впрочем, звания майора
и подполковника я получил, находясь в запасе, а ушел я из армии капитаном.
При этом чувствую я себя лейтенантом. Мне по душе кем-то высказанное
утверждение: "Войну выиграли лейтенанты-десятиклассники", хотя я вынужден в
этом усомниться. Вообще, люди моего возраста вступили в бой под прикрытием
целого года войны, под прикрытием тех, кто был подставлен под якобы
внезапный удар жуткой силы, кто встретил врага своей грудью в начале войны.
испытываю смутное остаточное чувство ("На кого голос повышаешь... туды твою,
растуды!"), развенчивая тот идиотизм. Но ведь ни у кого в мемуарах наших
маршалов этот эпизод не упомянут. Значит, такой эпизод был в порядке вещей.
Нет и признаков угрызения совести. Так, пустячок. Значит, это мое дело! Тем