"Юрий Львович Сагалович. 59 лет жизни в подарок от войны " - читать интересную книгу автора

более что, я уверен, мы все одинаково оценивали происходившее. Образно
выражаясь, корпус планомерно и неуклонно втягивался в зев гидры, которая и
сожрала его.
А ведь все рассказанное происходило как раз одновременно с
заключительными боями в Сталинграде, а мое ранение 2 февраля в точности
совпало с официальным окончанием битвы на Волге.
Через год я узнал, что судя по названиям Верхнедуванная и Большой
Суходол, промелькнувшим у Фадеева в "Молодой гвардии", описываемые события
имели место в тех же местах и в то же время, где и когда Краснодонцев
бросили в шахту.
Не могу удержаться, чтобы не рассказать о полевом госпитале на станции
Тарасовка. Он располагался в постройках совхоза, главным образом в бараках,
жителей не было. Я не оговорился, когда солому, на которой мы лежали (чистые
простыни - это потом, в тылу) вповалку, назвал вшивой. Я убивал вшей
сотнями, кроме тех, что заползали под гипс. И пишу об этом не для того,
чтобы намеренно сгустить краски, или разжалобить читателя, или укорить
медсанслужбу фронта. Она заслуживает восхищения. Таковы были условия. Если
верно утверждение "Враг был силен, тем больше наша слава" (К.Симонов),
значит, верно и то, что само преодоление тяжелейших условий жизни тоже было
подвигом. Куда же деваться, если потери несем, и раненых надо где-то
спасать. Эвакуация невозможна, так как железная дорога Воронеж - Ростов
разрушена. В палате, если так можно назвать пустую комнату, нас человек
двадцать. Лежим головами к противоположным стенам. Посреди палаты узкий
проход. С наступлением темноты зажигается крохотная плошка. Ни "уток" ни
"суден" нет. Их заменяют консервные банки и ведра. Сестер нет. Их заменяют
санитары из начинающих поправляться раненых. Пищу приносят в бачках и тут же
разливают, раскладывают по котелкам и банкам.
Обсуждать невыносимые условия никому не приходит в голову. Да это
только теперь их можно назвать невыносимыми. Тогда их выносили безропотно.
Днем вся речь - только двух типов: жалобы на боль и призыв "санитар!
банку!". Перед ночью к двум означенным темам добавляются воспоминания о
боях. Лексика того языка, на котором ведутся рассказы, всего слов на
пять-шесть богаче, чем язык, предложенный Ф.М.Достоевским в "Дневнике
писателя", и состоявший, как мы помним, из одного весьма короткого
односложного слова. То есть, в нашем госпитальном языке шесть-семь слов.
Типичная фраза: "Слышу, б..., летят. Ну я, б..., думаю, а он х...к,
х...к, и все. Потом, как е...л! Ну, б...!" - всем все было понятно.
Рассказчик угадывается по голосу и направлению, откуда идет вещание.
Слушаем, не перебивая, а солируем по очереди.
Потом началась дезинфекция, прожарка обмундирования, мытье. Потом я
вдвоем с одним "ходячим" оказался в малюсенькой пустой совхозной квартирке.
Пока мой ходячий уходил на прогулки, промысел (Какой? А какой угодно, что
попадется) и на кухню за официальной пищей, я занимался другим делом. С
трудом передвигаясь с помощью костыля и палки, я обнаружил в одном углу
комнаты мешок с фасолью. Сосед добывал дрова и уголь, приносил воду, а я в
его отсутствие варил фасоль. Вкусно и сытно.
В один из дней немцы подвергли сильной бомбежке Миллерово в двадцати
километрах севернее Тарасовки. Земля и стекла дрожали целый час, а столбы
дыма занимали полнеба и были так высоки, что казалось все происходит рядом,
за холмом.