"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

наверняка, потому что невозможно слушать... как пулемет, без одной
остановки. Когда она дышит - непонятно. Ее если не остановить, она так и
протараторит целый урок до конца... если не задохнется... и все же ему
хотелось, чтобы Нинка не задиралась, что-то доказать ей, переубедить...
зачем? Два урока он рассеянно и неотвязно думал об этом: о ней, о том, что
она тараторка и чистюля, и первая отличница из всех классов, а это было
самое неприятное. Хотя позорная кличка "отличник" как бы не подходила ей
тоже. Она вроде была на своем месте - должен же кто-то быть первым
учеником. Зачем? Но должен... а потому ее и не дразнили, и не трогали. Если
бы просто отличник и старался им стать, а она вовсе не старалась, так уж
получилось, что она была первая, и это было естественно. Просто невозможно
представить, что могло быть как-то по-другому.
В окно со своей задней парты Венька видел верхушки деревьев, торчащую между
ними справа крышу и облака, а если медленно, упершись икрами в скамейку,
приподняться немного, можно было наблюдать дорогу и изредка проезжавшую по
ней машину, и даже то, что лежало в кузове. Казалось, что облака цепляются
за "петушки" сосен и елок, и те захватывают их в плен, утягивают вниз, и
если в этот момент раздавался звук мотора, Венька медленно вырастал, чтобы
непременно успеть захватить взглядом кузов проползающей мимо полуторки. Он
был уверен, что увидит там белую клубящуюся массу облака... "Там интереснее,
- обрывал его учитель, - может быть, тебе туда пойти на урок?" И Венька
медленно откидывал крышку парты, вставал и произносил нечто невнятное себе
под нос, что предполагало полное раскаяние. Раскаяния, конечно, никакого не
было. Он бы с удовольствием пошатался по улице, но через урок - история...
Еще совсем недавно он бы не поверил, если бы ему так повезло, пропустить
заодно и историю, эти даты, контурные карты, непонятные имена и непонятные
поступки каких-то сумасшедших царей, кардиналов, династий... но теперь он
ждал историю на третьем уроке и не собирался никуда уходить...
Венька щурился, пытаясь разглядеть на карте цветные стрелки с длинными
изогнутыми хвостами, которые запросто охватывали пол Европы, Средиземное
море и огромный кусок Азии. Они тянулись, как щупальца спрута и вцеплялись в
эти несчастные, обреченные государства... Сквозь набегавшие от напряжения
слезы ему представлялись беженцы, подводы, пыль, мешки, узлы - все, что он
недавно сам видел вокруг себя - материнские крики, вой пикирующих самолетов
и горящие смрадные грузовики...
- Вениамин, может быть, ты пересядешь на первую парту - там свободно? У тебя
что, с глазами непорядок - надо проверить зрение!
Венька вскочил мгновенно и запротестовал. Еще бы - все что угодно! Он
столько времени добивался последней парты - и именно теперь потерять ее!
Нет, у него, слава Богу, все в порядке со зрением, а щурится он просто
оттого, что мелкая карта и очень яркое солнце за окном. Нет, уж, он будет
сидеть здесь и тогда весь урок видеть ее, потому что она очень любит ходить
между рядов, а не сидеть за столом весь урок... от парты к парте и по
дороге класть свою ладонь на плечо или голову того, возле кого остановилась.
Тогда голос ее, казалось, попадает в тебя не через воздух, а прямо по руке
вливается, как по шлангу, и приобретают смысл поступки непонятных вождей,
Пунические войны, захватчики оказываются серого цвета мышиных немецких
шинелей, а шлемы превращаются в ненавистные болотные каски.
Он снова был далеко. Тараторила без запинки Позднякова, Анашкин мучался,
пытаясь выдавить из себя два слова подряд без перерыва, потом шло объяснение