"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

деда так... а нас голодом..."
.....".... там потом партизаны - все тогда ушли и из села и из местечка...
и они на каждую свою вылазку бумагу готовили, оставляли на месте - "За
Берла!".. .. я, говорят, характером вся в него, а лицом в бабушку..."
.....".... а отец, с фронта когда вернулся, не узнал меня, и я его... но мне
то простительно - забыл за четыре года, а он все думал, что я круглолицый
такой, как на карточке был... перед войной... "
Она стояла долго, пока не почувствовала, что ее давно знобит. Перешла по
Кулибинскому мостику через неширокую черную полоску воды и в своей длинной
комнате с решетчатым окном времен Екатерининского века остановилась в
дверях, оглядела все стоящее вдоль стен долго и внимательно, потом рухнула
ниц на освященный ими ее прежде одинокий диван и замерла, как замерла ее
душа от разлуки.
Соседка долго ходила по скрипучим доскам из кухни в комнату, застывая на
секунду против ее двери, и снова возвращалась исхоженным путем, чтобы
неизвестно зачем вернуться на кухню...наконец, она скрипнула дверью и
нерешительно заглянула в комнату... стянула с нее промокшие туфли, потом
носки, натянула ей на ноги, неудобно сгибаясь, другие колючие шерстяные,
покрыла красноклетчатым грубым солдатским одеялом, сбереженным еще с
эвакуации, и просипела давно потеряным голосом:
- Если из-за каждых штанов так убиваться будешь, надолго не хватить... мужик
он и есть мужик...хать и твоей веры... а не тебе по нем сохнуть... - в ее
голосе была обида и тревога, может быть, еще не осознанная, что завтра
останется она в этой квартире, где мечтала умереть, с другой новой
соседкой... или какого пьющего подселят, а тогда и подавно надо будет
размениваться, куда ей на восьмом десятке такие тяготы ...
Из рамы дуло настойчиво, постоянно, независимо от того, как часто пролетали
мимо окон столбы... он присел на стульчик, откидывающийся от стенки в
коридоре, подложил занавеску на стекло, уперся лбом и, не отрываясь, смотрел
в черноту. Именно там, и нигде больше, видна была проталина жизни, которой
он дорожил теперь, как ничем и никогда раньше... (может быть, лишь своими
детьми...) и от которой теперь почему-то необъяснимо удалялся... сначала,
когда только качнуло вагон, и ему показалось, что это его качнуло, а по ее
лицу побежали тени, он хотел рвануть вот эту красную неживую опломбированную
ручку тормоза и сразу повернуть все обратно, потом он решил, что доедет до
узловой и там пересядет на спешаший в обратную сторону, потом он понял, что
в его возрасте надо ответственно поступать и не ломать, и не рубить с
плеча... потом ему стало горько и судорожно стыдно, что это он сам и есть -
а, значит, потому большего и не стоил всю жизнь - получил, что мог снести...
и вот теперь - здесь, на приступочке в пустом коридоре, стремящемся вдоль
уложенных на шпалы стальных нитей, решалась его судьба, и нити эти бежали не
под полом, бросаясь под колеса, а протягивались сквозь него, не давая
развернуться на сто восемьдесят градусов, как просило сердце...
..... ".... мама моя тебе ровесница, на год старше... - смеялась она, -
представляешь? Разве так бывает!? А я думала, что у времени такие ворота с
полосатыми столбами, и по бокам стоят часовые и пропускают только в одну
сторону... а тот, кто хочет непременно обратно, должен сначала залезть
высоко-высоко, на небо, чтобы оттуда эти ворота перепрыгнуть..."
....".... нет, все совсем не так. Понимаешь, я старше тебя не по возрасту...
а на целую войну... и ни дедушек у меня, ни бабушек не то что сейчас, а и