"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

внимательно и отвлекался только, чтобы закурить новую папиросу.
Когда рассказ кончился, они долго молчали. Казалось, взрослый забыл о
мальчишке, о том, с какой надеждой он ждет его слова. Потом он повернулся к
Веньке, взял его за плечи двумя руками и присел на корточки. Их лица
оказались близко друг против друга глаза в глаза. В темноте не было видно
их выражение, но крепко сжав плечи мальчишки, взрослый сказал тихо и очень
напряженно:
- Я не знаю. Ты же не затем пол России отмахал, чтобы я врал тебе. Нет у
меня ответа на этот вопрос... - Он молчал долго, не меняя позы. Потом
добавил. - Ни у кого нет. Давно. Мы ему на фронте ответ дали, а он, гад,
оказывается в тылу вылез...
- А как же ... - начал было Венька. Он не верил, не верил! Не потому, что
дядя Сережа врет, а потому - что не мог... как тогда жить ему - Веньке,
жидовской морде, в этом страхе и политике...
- Так и жить! - угадал его мысли дядя Сережа и со вздохом выпрямился. Уже
другим голосом он добавил. - Послушай!
- У нас в полку, в соседней эскадрилье татарин служил. Маленький,
кривоногий, глаза раскосые... 22 июня сорок первого училище летное закончил
и прямо в полк - лейтенантик новоиспеченный. Пришел к командиру, доложил о
прибытии - тот посмотрел на него, и не понравился ему татарин. Тогда вообще
вдруг такое недоверие к татарам - вроде они фашистам помогали, боялись
предательства с их стороны. Газеты писали, слухи всякие... Ну, и командир
говорит ему: "Я тебя в другую часть отправлю! Не нужен ты мне!" - А тот ни в
какую - война, мол, не время искать место - тут воевать буду. Командир
вызвал начпомтеха. Спрашивает, починили тот самолет, что списать хотели? Тот
отвечает, что ремонт закончен. Тогда приказал он дать этому малому самолет
починеный. Не придерешься - а на самом деле - одно название - латка на
латке, старье на слом - только на тот свет на нем лететь, а не в бой.
А этот лейтенантик, как ни в чем ни бывало, глазом не моргнул, говорит:
"Спасибо"! И все. Первый бой - он наравне со всеми, второй - а самолет еле
живой. Но выдержка у него оказалась железная. Прошло время - получили новые
машины - всем дали, а ему шиш! Мы то все видим, внутренне возмущаемся, а
молчим... приказ - есть приказ!
Прошло еще время, и он на своем инвалиде "мессера" завалил - чудо! Механик
на него молился, крестил его потихоньку в спину, когда тот в кабину
забирался. Летал он здорово - словно в воздухе родился - это все видели. Мы
назад к Кавказу пятимся, а он свой счет ведет, звезды на фюзеляж сажает...
раздолбали его машину, еле он до дома дотянул, пришлось командиру ему другую
дать, новую. Потом командир сменился, потом уж на запад война пошла... Одну
звезду ему на грудь, потом вторую, и, заметь, за всю войну - ни одного
госпиталя, а под ним три машины сгорело...
Где тот полковник, что его не принял, не знаю... а он за всех татар, за весь
народ доказывал... не сладко ему было... дружили мы с ним... все его любили
- никогда он не выпячивался, а что прикажут - будто всегда рад... не знаю,
понял ли ты меня... - Они опять долго молчали. Потом летчик добавил...
иногда по одному человеку о целой стране судят... хотя не всегда это верно
выходит...
- А теперь он летает?
- Куда ж ему деваться?! Он как все мы, ничего не умеет больше... летает...
других летать учит.