"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

Ему стало спокойно и хорошо - он был дома... но как ни рассеянно слушал он
разговоры за столом, вовремя вставил фразу, что старшина Опанасенко очень
ему помог, а то попал бы он в руки Батищевой! И еще, что старшина Опнасенко
про него говорил, что он замеча тельный летчик, и тут его все вокруг очень
уважают.
- Ты бы, дядь Сереж, взял его к себе служить - он хороший милиционер!
- Хороший милиционер! - повторил дядя Сережа и рассмеялся! - Хорошо звучит!
Поговорить им удалось только через день. Весь следующий, после приезда
гостя, летчик пропадал на аэродроме. Вечером он пришел поздно, шумно мылся и
жаловался, что попал ему такой остолоп Никонов, которому поручить ничего
нельзя. Венька чувствовал покой и счастье. Радиограмму маме они отправили
сразу, как только проснулся дядя Сережа - в первый день, в первый час.
Отправили прямо отсюда из дома по телефону. А сегодня он целый день играл
с Ленкой - она задавала такие вопросы, что Венька даже не представлял, как
на них можно ответить, и восхищенно говорил тете Маше:
- Она такая умная!
- Очень! - соглашалась тетя Маша и каждый раз в подтверждение рассказывала
какую-нибудь забавную историю.

"Вот теперь и время поговорить есть. - Сказал дядя Сережа. - Не просто же
посмотреть на меня ты приехал... или по Ленке соскучился? - Он усмехнулся. -
Я когда постарше тебя самую малость был, знаешь в кого влюблен был? - Вопрос
повис в воздухе.Венька напряженно всматривался в лицо дяди Сережи... - В
твою маму! - Венька даже отшатнулся от неожиданности! - Да, да... она нас
учила, а тебя еще на свете не было, и отец твой только на подступах был -
ухаживал за Цилей! Так красиво ухаживал, а я сходил с ума от ревности и
думал, что убью его. А потом... знаешь, мне казалось, что я никогда никого
не смогу полюбить больше... Твой отец меня спас дважды: один раз от смерти,
второй - от большой глупости... считай, тоже от смерти... вот так... ну,
это для зачина... а теперь ты давай... что наболело... накинь-ка мою
форменку, пойдем в сенцы, я подымлю..."
Здесь Веньке было проще. Дядя Сережа не смотрел на него. В полумраке
светилась его папироса. Форменка уютно окутывала все тело - даже ноги ниже
колен, и он начал рассказывать, сбивчиво и не стесняясь, не дожидаясь
ответов на свои вопросы: зачем, почему, как, что делать... Обо всем на
свете. Теперь ему просто было рассказать про Эсфирь, словно дядя Сережа
заранее облегчил ему дорогу к этому своим неожиданным признанием.
Он рассказал ему о Лизке, о драке в овраге, о погроме и о новой встрече с
ремесленниками, о том, что все всего боятся, а евреи хотят уехать, и что все
их ненавидят, о том, что он слышал по "вражескому голосу" у Шурки Соломина,
и еще о том, что не с кем поговорить, и почему он сюда к нему прибежал... И
еще Венька добавил, что ему тут нравится, и нельзя ли ему пожить немножко...
Венька говорил долго, сбивчиво, даже рассказал про Белобородку про то, как
учил его каркать со смыслом их руководитель, и про то, что их кружок
закрыли... он уже не разделял главное и второстепенное. Он "вываливал все".
Похоже было, что в нем не осталось больше места для нового - новых
впечатлений, мыслей, решений, даже для новых желаний, и ему надо было
непременно освободиться от старого груза - иначе невозможно жить.
Венька не ошибся в своем выборе - дядя Сережа не перебивал, не поучал его и
реагировал, как все Венькины ровесники, просто и открыто. Он слушал