"Герман Садулаев. Одна ласточка еще не делает весны " - читать интересную книгу автора

всегда набитом людьми, старики и женщины сидят, с женщинами сидят дети,
самые маленькие, мы стоим. По асфальтовой дороге, мимо Герменчука. Так
зовется маленькое село, сразу за краем Шали, почти моим именем, родовым
именем, может, с тех времен, когда светлый человек с копьем, Her Mann,
остановил свой обоз здесь, у берега реки Басе. С остановкой в Аргуне, на
заплеванной семенной шелухой автобусной станции, где можно выйти, размять
тело, глотнуть свежего воздуха. Потом еще дорога, поля с нефтяными
качалками, перед самым Грозным - справа огромный котлован. Здесь из недр
земли набирали породу, может, гравий или песок, и оставили огромную зияющую
рану.
Земля затягивает свои раны. После войны в котлован свозили груды
обломков от разрушенных домов, вперемешку с трупами. Теперь уже нет никакого
котлована, земля вернула свое и стала ровной.
И вот автобус заезжает в город. Мы не говорили "Грозный". Просто
"город". Других городов мы не знали. Проезд под железнодорожным акведуком и
площадь Минутка. Автостанция.
Площадь Минутка - въезд в город. Теперь это название известно всей
России и, наверное, всему миру. Во время войн Минутка переходила из рук в
руки, бывало, по нескольку раз в день. Пятачок заасфальтированной земли
перед автостанцией, ключ к воюющему городу, стратегический плацдарм,
транспортная развязка.
Тогда - просто площадь Минутка и автостанция, где мы покидали автобус и
шли уже дальше, в город. Когда приезжали в город за покупками или просто,
сходить в кино, погулять по красивым улицам, посидеть в кафетерии
"Соки-Воды".
Но в тот день мы приехали не на автобусе. Мы ехали на машине, за рулем
мама, я на заднем сиденье с ворохом изрисованных альбомов и тетрадок. Мама,
первая женщина в Шали, ставшая водить автомобиль. Красный "Москвич". Папа
уехал на работу на служебной машине, у мамы отпуск, лето, школа закрыта, в
город везет меня мама.
Мне нравится дорога, я прилип к окну и смотрю на плывущие картинки
пейзажа.
Почему мы поехали в город? Это из-за дяди Жени. Дядя Женя недавно
приезжал из Москвы. Хотя никакой он мне не дядя, просто папин друг. Старше
папы, интеллигентный московский еврей. Летом он приезжал к нам, на
неделю-другую, привозил семью. К солнцу, лесам и речкам, шашлыкам и выпивке
на полянках. Еще загорали, играли в карты, рассказывали анекдоты. В этот раз
привезли полную еврейскую девочку, примерно моего возраста. Родители
сказали, что это моя невеста, я должен буду на ней жениться. Шутили. Хороши
шуточки! Я чуть не до смерти напугался.
Я не хотел жениться, тем более на полной еврейской девочке. Если бы я и
женился, то только на Юле, которую я видел в Грозном, правда, всего один
раз. Но это потом. Когда я стану взрослым. А пока я вообще не хотел
жениться.
Если меня не трогали, я часами сидел на полу в своей, самой дальней
комнате дома, в ворохе тетрадок, альбомов, карт, книг, с грудами ручек и
карандашей, рисовал и вычерчивал. Как-то раз в мою комнату зашел дядя Женя и
начал меня расспрашивать, что я рисую. И я рассказал.
После дядя Женя говорил моим обеспокоившимся родителям: вам надо
показать мальчика психотерапевту. Вы только не пугайтесь, это не обязательно