"Герман Садулаев. Одна ласточка еще не делает весны " - читать интересную книгу автора

скорее, это случилось до моего рождения. Перед самым моим рождением, 32 года
назад.
Когда чрево моей матери стало расти, как прибывающая луна, округляться
день за днем, за положенное время до полнолуния, согласно кодексу законов о
труде, она ушла в декретный отпуск. Мама работала в школе, преподавала
математику. Иногда в две смены, брала дополнительные часы, даже когда папа
работал директором совхоза и недостатка в деньгах не было. Мама любила
работу, любила свою независимость.
Взяв декретный отпуск, мама поехала в Ленинград, в свой любимый город.
Так я впервые попал на эти болота, еще в чреве матери пропитался их
ядовитым, сладким туманом. Пренатальная память: особенно хорошо я помню
Менделеевскую линию, тротуар вдоль решетки у здания Двенадцати Коллегий. До
сих пор меня тянет к этому месту, где я впервые гулял, стиснутый в нелепой
позе, зажатый стенками материнской утробы. Я иду вдоль ограды, я закрываю
глаза и чувствую, что возвращаюсь в это первопричинное состояние, назад, в
до-временье, и эта глупая, пьяная фраза: мама, роди меня обратно.
Незадолго до дня, когда полная луна должна была разрешиться от бремени,
(был ли я бременем для тебя, мама?), мама вернулась в Шали. И даже на
последних днях срока часто гуляла, ходила на рынок и в магазин. Беременность
протекала легко, четвертая беременность зрелой женщины.
Вот и в тот день мама шла, задумавшись, по центру, держа в руке легкий
пакет с покупками. Легкий пакет с покупками в одной руке, вторая рука на
животе, глаза задумчиво, в точку горизонта, там, где небо сходится с землей.
Вы видели эту особенную задумчивость беременных женщин, готовых со дня на
день опростать свое набухшее чрево? Вы видели эту припухлость весенней
земли, толкаемой изнутри бледно-зелеными ростками?
В задумчивости своей мама не увидела, вовремя не увидела, не успела
свернуть, перейти на другую сторону улицы. Прямо перед ней, как будто бы
воплотившись из нечаянной алой мысли, возникла сельская сумасшедшая, Дунька.
Дунька протянула свою руку к чреву и беззвучно прошептала, одними губами:
"мертвенький...".
В ужасе отпрянула мама, зашагала прочь, скорее к дому. Едва дошла, как
начались схватки. Водитель отца отвез ее в родильное отделение, отошли воды,
плод начало выталкивать наружу. Роды были тяжелыми. По пути из материнского
чрева ребенок вывихнул ребро. Но не это важно. Важно то, что он родился.
Мертвым. Безжизненным. Молчащим. Не вдыхающим жадно первую порцию колкого,
тяжелого воздуха земной атмосферы.
Долго акушерка била меня по лицу, кричала: ты у меня будешь, ты у меня
будешь дышать! Хотя я не помню этого. Как не помню и того, как впервые
судорожно сглотнул воздух этой жизни и заплакал, горестно, безутешно. Не
помню. Но помню другое. Жизни предков, полеты ласточек, горы и степи, и даже
будущее, только чужое. Потому что тогда, тогда все и спуталось. Может,
отмерли нейроны головного мозга, а оставшиеся сцепились друг с другом в
немыслимые, невиданные соединения. И стало совершенно не разобрать, чья это
память, кто помнит.


41

От Шали до Грозного полчаса на автобусе, на дребезжащем "ПАЗике",