"Герман Садулаев. Одна ласточка еще не делает весны " - читать интересную книгу автора

снова они будут жалеть, что не родились раньше, что им "не досталось даже по
пуле". И они получат войну, свою войну. Каждое поколение получает свою
войну, потому что писатели пишут о ней книги, потому что ее воспевают в
стихах и песнях.
Уже пишут книги, много книг. Бывшие солдаты и офицеры, даже генералы,
публикуют заметки и мемуары о том, как они воевали за Россию, сражались в
Чечне. И некоторые о том, как убивали мирное население - тоже пишут. Да, a
la guerre com a la guerre, чего еще ждать от войны? Такова суровая фронтовая
правда. Героизм зачисток, самопожертвование карательных акций и нелепые
смерти от подрыва на собственных минах. A la guerre com a la guerre.
И воины Ислама, они тоже пишут, о том, как сражались с неверными, как
сладко и весело быть шахидом и заходить к Аллаху, открывая ворота рая ногой.
И только я напишу о ласточках. Потому что я сам - ласточка. Не
федеральный витязь, не святой моджахед, просто ласточка, которая так и не
вернулась под крышу родного дома.
И мы уже не мальчишки, мы родились вовремя, да, мы как раз вовремя
родились, чтобы погибнуть. Но мы не погибли. Зачем мы не погибли?
Зачем я ждал этой войны, зачем я готовился к ней с самого детства,
изучал стратегию и тактику битв, рисовал карты местности, расставлял войска
и чертил стрелки атак, отходов, пунктиры укреплений? Зачем, если я уехал,
если я не встал на равнине и не умер, как все?
Если бы я погиб, я погиб бы всего один раз. Какая боль, умирать снова и
снова! Но я уехал, поэтому я убит пулей снайпера на улице Грозного, я
взорван гранатой в Самашках, я смертельно ранен осколком бомбы в Шали, и я
сгорел в танке в том бою, под Урус-Мартаном, где был уничтожен весь мой
полк.


39

И тогда, сидя на полу в квартире, на тринадцатом этаже в городе
Петрозаводске, я в бессилии кусал бледные губы. Слишком громко звучала
музыка. Горы звали меня к себе. Я должен был ехать, нет, не чтобы победить,
я не мог победить. Мы никогда не побеждали, разве можно победить небо? Я
должен был умереть. Или скорее нет, не должен, я имел на это право. Я имел
право, потомственное право на смерть в безнадежной войне.
Иногда мне кажется, что один я использовал это право. Один я пробрался
на родину, взял в руки оружие и был уничтожен. Я даже знаю где: он погиб в
окопе у берега реки Басе, когда колонны федеральных войск двигались с
севера, со стороны Аргуна.
Но тот я, он уже никогда не напишет об этом. Поэтому книгу пишу я,
другой я, тот, который остался. Тот, который, погибнув, не погибает,
полуденная тень, тот, кто, переезжая с место на место, теперь навечно будет
чувствовать только одно: что он занимает чужие места. Чужие Места.


40

Когда это случилось и где? Как спутались нити моей памяти, завязались в
узлы, переплелись? Может, это случилось, когда мне было 12 лет? или 6? Нет,