"Магда Сабо. Бал-маскарад" - читать интересную книгу автора

не слушает нас, не хочет и разговаривать..."
Да, бывает, что нелегко заговорить. Очевидно, и в мире взрослых тоже
так.
Как это странно. Засмейся бабушка, и можно бы спокойно спросить: "Чему
ты смеешься, бабушка?" Но она не смеялась. Она плакала.
В эту минуту слезы бабушки занимали ее чуть ли не больше, чем
предстоящий бал, а это много значило, потому что вот уже несколько недель
подряд восьмиклассницы жили одним лишь маскарадом и учились, думая только о
нем. Они безупречно готовились даже к тем урокам, которыми обычно
пренебрегали, безо всякого напоминания покидали класс после звонка, чтобы
можно было хорошенько проветрить помещение, и дежурным не приходилось
надрываться. Уроки готовили все, более того, по собственной инициативе
помогали отстающим, потому что тетя Ева сказала: никакого бала не будет,
если в классе появится хоть одна плохая отметка. И плохих отметок не было.
Вот уже шесть недель, как даже тетя Луиза не может ни к кому придраться, а
ведь про нее не скажешь, что она нетребовательна, к тому же ей ненавистна
самая мысль о маскараде, а особенно то, что на бал придут не только девочки,
но и мальчики. Мальчики и девочки вместе! Ужас!
"И что это за февраль такой! - думала Кристи, глядя на портрет в
серебряной рамке, стоявший на пианино. - Ой, Жужа, что это за февраль, если
бы ты знала! Папа так изменился, что ты бы его и не узнала. Он стал совсем
молодой, у него другие движения, глаза, улыбка, - папа смеется.
Представляешь, Жужа, папа умеет смеяться!
Ох, какая же я глупая! Да ведь ты же когда-то знала именно такого папу,
мой прежний папа показался бы тебе странным и незнакомым. Когда ты знала
его, он был еще молодым и веселым. Но с тех пор, как я его знаю, все эти
пятнадцать лет, папа никогда не был в хорошем настроении, вот только теперь.
Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, - я только выразить как следует не
могу. Представляешь, наш дом становится таким, как у других людей. Жужа,
папа живет!
Может, сегодня все уладится. Я все улажу.
И бабушка тоже другая. В ней появилось что-то девичье. С тех пор как
она стала невестой, она всякий раз краснеет, когда получает от почтальона
письма дяди Бенце, прямо вспыхивает вся и вскрывает конверт только на
кухне - там хоть можно сослаться на жару. А вчера, например, спрятала лицо в
портьере, ты знаешь в какой, в той голубой, что у стеклянной двери, - не
хотела, чтобы мы ее видели; она словно боится, что по ее лицу можно прочесть
ее мысли. А вот я знаю, о чем думает бабушка, и знаю, о чем думает папа, но
о чем я думаю, этого не знает никто.
Бабушка плакала только что. У нас теперь все так странно. Сейчас мы
идем на бал, - ты и я. Бабушка обещала подколоть в мои волосы твои косички,
те, что ты носила девочкой, и, когда я буду танцевать, получится так, словно
и ты танцуешь. Если твои косы будут со мной, я не побоюсь сказать тете Еве
то, что нужно ей сказать.
Жужа, ты любила играть в шарики?
Я сейчас живу, как в детстве, когда я, совсем еще малышка, выходила на
лестничную клетку и по скату, где спускают обычно детские коляски, бросала
стеклянные шарики, а потом серьезно-пресерьезно следила, какой куда
покатится. Вот и сейчас я пускаю шарики, Жужа, но уже с гораздо большей
высоты, и мне так важно знать, попадут ли они в цель.