"Эрнесто Сабато. О героях и могилах " - читать интересную книгу автора

- В то время я думал, что с годами мы станем товарищами, что между
нами будет... ну что-то вроде дружбы...
Он опять улыбнулся бледной, виноватой улыбкой, словно надежда его была
нелепой, надежда на что-то такое, на что он не имел никакого права. Словно
бы он, пользуясь беззащитностью Мартина, совершил небольшую кражу.
Сын посмотрел на него: упершись локтями в колени, сгорбившись, отец
сидел, глядя куда-то вдаль.
- Да, теперь все по-другому...
Он взял в руки валявшийся на кровати карандаш и стал его задумчиво
разглядывать.
- Не думай, что я тебя не понимаю. Как мы могли стать друзьями? Ты
должен простить меня, Мартинсито.
- Мне нечего тебе прощать.
Однако жесткий тон противоречил его словам.
- Вот-вот! Ты же меня ненавидишь. И не думай, что я тебя не понимаю.
Мартину хотелось возразить: "Нет, это неправда, я тебя не ненавижу",
но чудовищной правдой было как раз то, что он отца ненавидел. И, ненавидя,
чувствовал себя еще более несчастным и одиноким. Когда он видел, как мать,
накрашенная, выходит из дому, напевая какое-то болеро, отвращение к ней
распространялось и на отца и в конце концов упиралось в него, в отца, будто
именно он был виноват во всем.
- Разумеется, сынок, я понимаю, что ты не можешь гордиться
художником-неудачником.
Глаза Мартина наполнились слезами.
Но слезы эти не смешались с возмущением - как не смешиваются капли
масла с уксусом.
- Не говори этого, папа! - воскликнул он.
Отец посмотрел на него растроганно, удивленный его реакцией.
Едва сознавая, что он говорит, Мартин кричал со злобой:
- Это гнусная страна! Здесь имеют успех только наглецы!
Отец молча, пристально посмотрел на него. Затем, покачав головою,
возразил:
- Нет, Мартин, ты так не думай. - И, разглядывая карандаш, который все
еще держал в руках, секунду помолчав, прибавил: - Надо быть справедливым. Я
жалкий мазила, я неудачник совершенно законно и правильно: у меня нет ни
таланта, ни силы. И так оно и есть на самом деле.
Мартин снова начал удаляться на свой остров. Ему уже было стыдно
недавней театральной выходки, и от покорности отца он снова ожесточился.
Молчание стало таким напряженным и неприятным, что отец поднялся,
собираясь уйти. Вероятно, он понял, что решение - неотвратимое - уже
принято и, кроме того, что пропасть между ними слишком велика и
непреодолима. Все же он еще подошел к Мартину и правой рукой сжал его
локоть: видно, ему хотелось обнять сына, но как это сделать?
- Ну что ж... - пробормотал он.
Сказал бы Мартин что-то ласковое, если бы знал, что это действительно
последние слова, которые он слышит из уст отца?
Неужели человек мог бы быть так жесток с ближними, - говаривал Бруно,
- если бы сознавал, что однажды они умрут и уже нельзя будет исправить ни
единого сказанного слова?
Мартин видел, как отец повернулся и побрел к лестнице. И еще видел,