"Эрнесто Сабато. О героях и могилах " - читать интересную книгу автора

VII

"Не может быть, - подумал он, положив руку на сумку, - не может быть".
Но нет, слышен кашель, кашель и скрип ступенек. И годы спустя, вспоминая
этот миг, он думал: "Как одинокие обитатели двух соседних островов,
разделенных бездонной пучиной". Годы спустя, когда тело отца гнило в
могиле, а он уже понимал, что этот неудачник страдал, наверно, не меньше
его и что, возможно, со своего ближнего, но недостижимого острова, на
котором жил (доживал), отец, возможно, иногда подавал ему знак, молча, но
страстно, взывая о помощи или хотя бы о понимании и нежности. Но понял он
это после суровых испытаний, слишком поздно, как всегда бывает. Так что
теперь, в этом еще не созревшем настоящем (словно время, забавляясь, иногда
является раньше положенного, чтоб"ы люди рисовали в своем воображении нечто
столь же гротескное и неуклюжее, как картины иных неопытных дилетантов,
этаких еще не любивших Отелло), в этом настоящем, которому следовало бы
быть будущим, появился по ошибке его отец, поднимаясь по ступенькам, по
которым не ходил уже столько лет. И, стоя спиной к двери, Мартин
почувствовал, что отец входит как незваный гость: слышал его одышку
чахоточного, его робкое, неуверенное ожидание. И с нарочитой жестокостью
делал вид, будто его не замечает. "Конечно, он прочитал мое письмо, хочет
меня удержать". Удержать для чего? За долгие годы они едва перемолвились
несколькими фразами. В душе Мартина боролись неприязнь и жалость. Неприязнь
заставляла не смотреть на отца, не замечать его появления в комнате, хуже
того, дать ему понять, что он нарочно не замечает. Но Мартин все же
обернулся. Да, обернулся и увидел отца таким, каким и ожидал: руки
уцепились за перила, он отдыхает от напряжения, седая прядь свесилась на
лоб, глаза лихорадочно блестят и слегка вытаращены, слабая улыбка с тем
виноватым выражением, которое так раздражало Мартина; он говорит: "Двадцать
лет тому назад у меня была здесь мастерская", обводя взором мансарду,
возможно, с тем же чувством, с каким поседевший, разочарованный странник
возвращается в город своей молодости, объездив разные края и узнав людей,
которые когда-то возбуждали его воображение и влекли к себе. И, подойдя к
кровати, отец сел на ее край, как бы считая себя не вправе занимать слишком
много места или располагаться слишком удобно. Потом он довольно долго
молчал, трудно дыша, но не двигаясь, застыв, будто статуя.
- Когда-то мы были друзьями, - сказал он глухим голосом.
Глаза его, задумчиво глядя в пространство, вдруг засветились.
- Помню, однажды в парке Ретиро... Тебе тогда было... ну, года четыре,
может, пять... да, да... пять лет... и ты захотел один покататься на
электрическом автомобильчике, но я не разрешил, я боялся, что ты будешь
пугаться при столкновениях.
Он тихо и грустно засмеялся.
- Потом, когда возвращались домой, ты забрался в колясочку на
карусели, которая стояла на площади возле улицы Гарай. Не знаю почему, но
ты мне запомнился со спины, когда раз за разом колясочка проносилась мимо
меня. Ветер раздувал твою рубашечку, в синюю полоску была рубашечка. И было
уже поздно. Почти темно.
Он задумался, затем подтвердил, точно это было важно:
- Да, рубашечка в синюю полоску. Я ее очень хорошо помню.
Мартин все молчал.