"Владимир Рыбин. Трое суток норд-оста (Повесть)" - читать интересную книгу автора

манифест - перечень коносаментов... Эта бумажная работа когда-то пугала
Головкина. Потом привык, научился разбираться в судовых бумагах, как в
своей записной книжке.
Он сидел за зеленым столом, неторопливо потягивал кофе, просматривал
документы и недоверчиво прислушивался к себе. Беспокойство не проходило.
Поглядывал из-под бровей на услужливых помощников и не замечал в их
поведении ничего особенного. Выход в море - всегда событие, всегда
волнение. Старательность в этот час естественна.
- Что ж, пойдем по каютам? - спросил Головкин.
И тотчас загремели динамики:
- Всем находиться на своих местах! Всякое движение по судну
прекратить!
Матросы в каютах вставали навстречу Головкину, приветливо улыбались.
- Имеется ли советская и иностранная валюта? - спрашивал он. -
Подумайте, может, вспомните? Если есть, занесем в декларацию - и только.
Если же найду - сами понимаете...
Было неприятно говорить это всем и каждому. Советские моряки и сами
знали: что записано в декларации - законно, что спрятано - называется
страшным словом "контрабанда". Тогда неизбежен протокол, который как
острый гвоздь в биографию - и больно, и не выдернешь. И все же приходилось
говорить. Власти есть власти, они должны быть суровыми, а если нужно, то и
беспощадными. Но прежде всего власти должны быть предельно вежливыми,
доброжелательными.
- Счастливого пути!
- До свидания!
Матросы сдержанно улыбались. Иногда вздыхали, но не облегченно, как
бывает после миновавшей опасности. Грустно вздыхали. Встреча с
таможенниками - привычная и необходимая процедура. Но она - последнее
рукопожатие Родины. После прохода властей моряки как бы отдалялись от
всего родного и близкого, делали последний шаг на ту сторону. После
властей государственная граница на долгие месяцы подступала вплотную к
судну, ее линия обозначалась гладким планширом, отполированным штормами,
вытертым рукавами жестких матросских роб.
- Счастливого пути!
- Счастливо оставаться!
Невысокий матрос с быстрым и нервным взмахом бровей вздохнул именно
облегченно. И зудящее, беспокоящее ощущение, что ходило за Головкиным по
всему судну, вдруг стало нестерпимым. Как в той детской игре
"горячо-холодно", когда с завязанными глазами подходишь вплотную к тому,
что ищешь, и тебе передается вдруг нервозное напряжение людей.
- Прошу извинить. Откройте, пожалуйста, ваши рундуки.
Из троих обитателей каюты только этот нервный замешкался на миг, но,
словно спохватившись, быстро наклонился и выдвинул ящик.
- Пожалуйста, - с вызовом сказал он.
В рундуке было все, что угодно, от гаек и болтов до ученических
тетрадей. В дальнем углу под изрядно помятым старым "Огоньком" лежала
новенькая, аккуратно перевязанная бисерной тесемкой пухленькая коробка
"Ассорти".
- У вас есть друзья за границей? - спросил Головкин, искоса наблюдая
за матросом.