"Алексей Рыбин, Виктор Беньковский. Ослепительные дрозды " - читать интересную книгу автора

частью, доставал окольными, неведомыми и удивительными для простого смертного
путями.
Драпировка на потолке и создавала иллюзию, что комната имеет неправильную
форму - шелк был натянут как-то косо, уходя вниз, в темноту отсека "для спанья".

Но забор был только первой необычной деталью обстановки, что попадалась на
глаза вошедшему в логово Полянского.
Второе, что видел посетитель, были две чугунных урны для мусора - пузатых,
тяжелых даже с виду - непонятно, кто проявил чудеса ловкости и силы, чтобы
затащить их сюда - на пятый этаж по узкой лестнице с вечно неработающим лифтом,
уж, всяко, не сам Полянский, который ненавидел любой физический труд лютой
ненавистью. Но, дальше - больше.
Обогнув урны, можно было наткнуться на небольшого мраморного льва сродни тем,
что расположились для вечного отдыха на многочисленных набережных бесчисленных
питерских рек и речушек, была в комнате еще скамейка-качалка, вероятно,
вынесенная с территории какого-нибудь детского сада, рыцарские доспехи, части
театральных декораций, утративших свою изначальную художественную нагрузку и
теперь служившие чем-то вроде стен-перегородок.
Собственно стены, заклеенные в несколько слоев плакатами с фото английских и
американских рок-музыкантов, репродукциями картин, газетными вырезками, картами
Москвы, Ленинграда, Манхэттена, схемами линий метро - лондонского, берлинского
и, для комплекта, киевского, коллажами, которые Полянский с похмелья, по
настроению, выклеивал из журнальных фотографий, значками и треугольными
кумачовыми вымпелами - "Герою Социалистического Труда", "Бригада
Коммунистического Труда", "Ударник" и другими, все больше отмечающими трудовые
заслуги неведомых героев, фотографиями друзей и знакомых в разнокалиберных
рамочках, картинами, принадлежащими перу, кисти, карандашу или просто пальцам
этих же знакомых и черт-те знает чем еще - стены, в силу такой насыщенности
посторонними объектами тоже давно утратили первозданные ровность и гладкость и
были больше под стать древесной коре.
Чтобы проникнуть ближе к окнам, где и находился письменный стол, один из
многочисленных диванов и мягкое кресло, то есть, на тот участок, в котором
расположились сейчас Полянский и Огурцов нужно было, миновав входную дверь,
совершить несколько крутых поворотов, дабы обогнуть все предметы обстановки,
встречающиеся на пути. В результате этого представление о сторонах света и
вообще, о положении своего тела относительно коридора, лестницы и даже проспекта
затуманивалось и только человек, много и часто бывавший в комнате Полянского мог
с уверенность сказать, где север и, соответственно, юг, где дверь в коридор и
куда нужно поворачивать, чтобы попасть в коммунальный туалет.
Хозяин помещения обычно терялся в пестроте своего интерьера ибо и сам
полностью ему соответствовал - круглые очки, длинные светлые волосы, бородка и
усы, скрадывающие черты его лица, одежда и бижутерия, состоявшие из
многочисленных цветных деталей и, порой. заменяющие друг друга - жилеточки,
шейные платочки, браслеты, кольца на пальцах, мягкие, с вышивкой мокасины или
раскрашенные кеды, широкие ковбойские пояса - пестрота костюма хозяина комнаты
сливалась с анархистским цветовым беспорядком помещения и свежий человек,
бывало, не сразу замечал Полянского, сидящего в кресле с трубкой в руке и, по
обыкновению, почесывающего вьющуюся бородку.
"Нет, не буду ссориться, - подумал Огурцов. - Не стоит портить день".
Он благостно потянулся и хотел уже было поинтересоваться у хозяина, не