"Алексей Рыбин, Виктор Беньковский. Ослепительные дрозды " - читать интересную книгу авторачастью, доставал окольными, неведомыми и удивительными для простого смертного
путями. Драпировка на потолке и создавала иллюзию, что комната имеет неправильную форму - шелк был натянут как-то косо, уходя вниз, в темноту отсека "для спанья". Но забор был только первой необычной деталью обстановки, что попадалась на глаза вошедшему в логово Полянского. Второе, что видел посетитель, были две чугунных урны для мусора - пузатых, тяжелых даже с виду - непонятно, кто проявил чудеса ловкости и силы, чтобы затащить их сюда - на пятый этаж по узкой лестнице с вечно неработающим лифтом, уж, всяко, не сам Полянский, который ненавидел любой физический труд лютой ненавистью. Но, дальше - больше. Обогнув урны, можно было наткнуться на небольшого мраморного льва сродни тем, что расположились для вечного отдыха на многочисленных набережных бесчисленных питерских рек и речушек, была в комнате еще скамейка-качалка, вероятно, вынесенная с территории какого-нибудь детского сада, рыцарские доспехи, части театральных декораций, утративших свою изначальную художественную нагрузку и теперь служившие чем-то вроде стен-перегородок. Собственно стены, заклеенные в несколько слоев плакатами с фото английских и американских рок-музыкантов, репродукциями картин, газетными вырезками, картами Москвы, Ленинграда, Манхэттена, схемами линий метро - лондонского, берлинского и, для комплекта, киевского, коллажами, которые Полянский с похмелья, по настроению, выклеивал из журнальных фотографий, значками и треугольными кумачовыми вымпелами - "Герою Социалистического Труда", "Бригада Коммунистического Труда", "Ударник" и другими, все больше отмечающими трудовые рамочках, картинами, принадлежащими перу, кисти, карандашу или просто пальцам этих же знакомых и черт-те знает чем еще - стены, в силу такой насыщенности посторонними объектами тоже давно утратили первозданные ровность и гладкость и были больше под стать древесной коре. Чтобы проникнуть ближе к окнам, где и находился письменный стол, один из многочисленных диванов и мягкое кресло, то есть, на тот участок, в котором расположились сейчас Полянский и Огурцов нужно было, миновав входную дверь, совершить несколько крутых поворотов, дабы обогнуть все предметы обстановки, встречающиеся на пути. В результате этого представление о сторонах света и вообще, о положении своего тела относительно коридора, лестницы и даже проспекта затуманивалось и только человек, много и часто бывавший в комнате Полянского мог с уверенность сказать, где север и, соответственно, юг, где дверь в коридор и куда нужно поворачивать, чтобы попасть в коммунальный туалет. Хозяин помещения обычно терялся в пестроте своего интерьера ибо и сам полностью ему соответствовал - круглые очки, длинные светлые волосы, бородка и усы, скрадывающие черты его лица, одежда и бижутерия, состоявшие из многочисленных цветных деталей и, порой. заменяющие друг друга - жилеточки, шейные платочки, браслеты, кольца на пальцах, мягкие, с вышивкой мокасины или раскрашенные кеды, широкие ковбойские пояса - пестрота костюма хозяина комнаты сливалась с анархистским цветовым беспорядком помещения и свежий человек, бывало, не сразу замечал Полянского, сидящего в кресле с трубкой в руке и, по обыкновению, почесывающего вьющуюся бородку. "Нет, не буду ссориться, - подумал Огурцов. - Не стоит портить день". Он благостно потянулся и хотел уже было поинтересоваться у хозяина, не |
|
|