"Алексей Рыбин, Виктор Беньковский. Ослепительные дрозды " - читать интересную книгу автора

здесь уже много раз и каждое следующее посещение приносило ему новые,
неожиданные открытия.
Помещение, где проживал Алексей Полянский уместнее было назвать залой - на
взгляд Огурцова, площадь комнаты была значительно больше тридцати квадратных
метров. Ненависть соседей к непутевому жильцу, отчасти, и обуславливалась
размерами занимаемой Алексеем жилплощади, которую они в приватных беседах иначе
как "хоромами" никогда не называли.
Несмотря на свои внушительные размеры, комната Полянского выглядела
тесноватой - столько было в ней вещей, мебели, да и не только мебели - от
прямоугольной формы помещения не осталось даже воспоминания, так оно было
загружено всяческими ширмами, шкафами, полками, столиками и столами, стойками с
радиоаппаратурой, но это все еще куда ни шло.
Помимо того, что, собственно, должно бы находиться в жилой комнате, как бы
экзотично не выглядела та или иная вещь, к примеру, чучело медведя или голова
оленя, торчащая прямо из простенка между окон - это, как говорят театральные
режиссеры, "может быть".
Но небольшой переносной забор, какими обычно ограждают толстых женщин в
оранжевых жилетах крушащих ломами асфальт на проезжей части улицы, от основного
потока автотранспорта никак нельзя было назвать обычным предметом обстановки.
На секции забора, которая стояла в комнате Полянского рядом со входной дверью
висел знак - "кирпич", указующий на то, что проезд транспорта за знак не
разрешен. За знаком, собственно, находилось, как называл эту часть комнаты
хозяин, отделение "для спанья" - за несколькими разнокалиберными ширмами среди
которых была одна очень дорогая, по крайней мере, с виду - старинная, с золотой
вышивкой по синему, шелковому полю. Рисунок, впрочем, настолько потемнел от
древности и неизбывной городской пыли, что если пристально не вглядываться в
него, то непонятно было, изображены ли там китайские драконы или древний
художник просто оставил на ширме какие-то надписи на санскрите, возможно,
назидательного характера. Внимательный же исследователь, поработав мокрой
тряпкой и набравшись терпения, смог бы докопаться до истины и выяснить для себя,
что ничего назидательного, равно, как и представляющего интерес для
фольклориста, зоолога или ботаника на ветхом шелку изображено не было. Напротив,
очень легкомысленной оказывалась при внимательном рассмотрении ширма - голые
женщины, причем, изображенные не очень искусно, а, скорее, кое-как, впопыхах,
неряшливо и неталантливо - голые женщины золотой нитью были вытканы на ней.
В отделение "для спанья" Огурцов никогда не заходил - эта часть комнаты не
предназначалась для чужого глаза, разве что некоторые из дам, посещавших
гостеприимный дом Полянского удостаивались чести оказаться в святая святых - но
никаких отзывов о таинственном "для спанья" от них никто никогда не слышал.
Возможно, молчание это было вызвано особенностями физиологии Полянского, или
чего-то другого - но никто, из посетивших "для спанья" дам ничего об этом месте
не рассказывал, напротив, они словно бы старались не вспоминать о случившемся и
всячески уходили от темы, когда она неожиданно всплывала в девичьих задушевных
беседах.
За забором, украшенным знаком, запрещающим движение, всегда было темно -
многочисленные ширмы и шкафы, отгораживающие берлогу Полянского от всех и вся
скрывали от посторонних глаз то, что таилось в отделении "для спанья". Часть
потолка над "спаньем" была затянута темным шелком, вероятно, украденным из
какого-нибудь театра или дома культуры, ибо, к слову сказать, Полянский никогда
ничего не покупал в магазинах. Кроме еды, разумеется. Хотя и еду, большей