"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

освободиться от всего, что ее душит, поэтому мой долг драться не только с
китайцами, но и с любым, пусть самым добродушно и демократически настроенным
внешним врагом...
Свежнев произносил слова твердо и убежденно. Я не хотел им верить.
- Нет, друг Свежнев, ты не можешь быть тем, кого рисуешь. Выпей и
успокойся. Твои родители - русские интеллигенты, ты сам мне говорил, что
происходишь из рода Свежневых, издревля дающих России законодателей,
художников, архитекторов. Русская интеллигенция всегда болталась между
народом и властью, как дерьмо в проруби. Наша власть правильно их
заклеймила, в сущности, обидной кличкой "прослойка". И ты, подобно им,
мечешься, только нет у тебя свободы и знаний, которыми обладали они. Ты не
можешь понять, что поздно уже, ты искалечен. Ты ищешь свой долг, не понимая,
что долг - это идея. И что идеи меняются... Эй, оставь перцовки! У тебя же
нет идеи, потому что никогда не было свободного знания. С рождения советское
знание вливалось в тебя, когда каплями, когда волнами. Ты можешь бороться с
самим собой только через это знание, другого у тебя нет. Ты хочешь изменить
мир, но ничего не можешь дать ему. У тебя нет идеи, есть только понимание
лживости твоего знания и преступности настоящего. Ты и за шовинизм прячешься
от своего незнания. Я не прячусь. И я не путаю долг с обязанностью. Быть
солдатом - обязанность, которая не должна меняться от политической точки
зрения, от идей. Посмотри на ребят, сколько миллионов их в армии? Десять?
Пятнадцать? Они в армии, потому что это их обязанность, и в эту обязанность
входит параграф, что если нужно кому-то, кого они не знают, кому-то, из-за
кого они никогда не узнают, что такое свобода, если нужно - то надо умереть.
И они умрут. Ты же сам видишь, чувствуешь. Коля, скажи, ведь ты сам
гордишься нашей армией. Гордишься, чувствуя ее силу. Ты ведь с тайным
удовольствием читал, как наши танковые колонны ворвались в Чехословакию. Ты
осуждал, радуясь... Вспомни.
Передавая мне бутылку, Свежнев сказал:
- Ты как наемник, в тебе нет чувств. Ты - чужой. Ты не можешь понять,
что многие, миллионы, не понимая, чувствуют, что, защищая Советский Союз,
они защищают Россию в нем, они часто не знают разницы, думая, что СССР и
Россия - это одно. Ты уедешь, а мы останемся со своими ошибками, с
непониманием, но и с чувством, что, несмотря ни на что, мы есть, и несмотря
ни на что, есть борьба с несправедливостью. Будучи советским, я все же
русский, а ты - нет.
Я замахал на Кольку руками:
- Хватит, ты мне в морду еще дашь. Подожди, завтра, может быть, нас
всех китайцы перебьют. Успокойся.
Свежнев повернулся ко мне спиной.
Мне было грустно смотреть на его спину, под брезентом она была светлым
пятном. Я не мог оторваться от мысли, что его презрение ко мне внушает
уважение. Черт! Дон-Кихот Новосибир-ский! Действительно, русская порода,
свет ищет, справедливости хочет. Готов за тридевять земель в тридесятое
царство за "сам не знаю что" пойти. Не хочет видеть правду, а правда в том,
что того, кто не умеет подчиняться - научат. Кто не хочет - того заставят.
Кто не гнется - того ломают. Бывает, раздумывает человек, гнуться ему или
нет, а его уже сломали.
Наступило утро. Все радовались ему, безразлично пришедшему. Будет
движение - будет и тепло. Ушла опостылевшая ночь, встало солнце-мачеха... и