"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

Мне быстро надоедали его чувства и заинтересованность.
- Николай Петрович, а ведь как границу закупорили - не сунуться! А если
желтомордые и сунутся, так ведь трудно им будет. Знаю, что хорошими
солдатами стали, война в Корее доказала. А как они погладили Индию - так
просто пальчики оближешь. Главное, у нас же содрали уставы... да и
политинформация по нескольку раз в день, чтобы из головы не выветривалась,
тоже в некотором роде у нас взяли.
- Мальцев, Мальцев, не притворяйся простачком, не подстраивайся под
меня, я - старый воробей, меня на мякине не проведешь. Что сильны они знаю,
и ты знаешь, хотя есть дураки наверху, которые не хотят понять. Но если ты
думаешь, что это, - Блюмкин показал рукой на нагромождения укреплений, -
долго продержится, то ты глубоко ошибаешься. Они всобачат танковый клин и по
трупам да по коробкам танков пройдут! Они после Великого скачка всю сталь
кустарную на танки переплавили, этого добра у них теперь довольно, они это
дерьмо и пошлют на прорыв укреплений. Скажу тебе, друг Мальцев, коли ты
недокумекиваешь, что все мы здесь по сути дела смертники, обыкновенные
камикадзе. Войска Приморского края должны задержать продвижение противника
максимум дней на десять. Но и это непосильная задача, может, дней пять-шесть
удастся. За спиной нашей будут разворачиваться силы. А быть может, оттянем
мы на себя как можно больше китайских войск, заставим их сконцентрироваться
и уничтожим одним ядерным ударом - да и нас, грешных, для общего блага
сметет вместе с ними. Похожее часто случалось во время войны, масштабы
теперь изменились, только и всего. Не строй себе, Мальцев, иллюзий на этот
счет. Будь солдатом, на посту открывай два глаза да третий на затылке...
чтоб быть живым солдатом...
Мысли до границы и обратно были невеселыми, только Блюмкин да командир
полка в них были теплыми. К офицерам, провоевавшим войну, солдаты относились
с уважением, которое часто называется солдатской любовью. При случае
называли по имени-отчеству и давали им добрые клички: Папаша, Скелет, Пузан.
Они не относились к солдатам по-отечески, как по преданиям водилось иногда
или часто в царской армии, но для них устав был не догмой, а живым и
необходимым, слегка подвергающимся модификации, в зависимости от
обстоятельств, охраняю-щим от всевозможных воинских бед законом. Они были
людьми, психологами в казарме и в поле. Они часто наказывали суровее, чем
невоевавшие офицеры, принимающие высокомерие за автори-тет, неукоснительное
и точное выполнение буквы устава считающие верным путем к дальнейшему
продвижению по службе. Но отвоевавшие войну офицеры никогда не оскорбляли
солдатского достоинства. Подходил, скажем, Скелет к провинившемуся и
заговаривал:
- Что, брат, попался... Эх, пить можно, попадаться нельзя. Какой же ты
солдат после этого? Что делать? Всучу-ка я тебе суток десять губы, не
обидишься?
Никто не обижался.
Среди срочников часто возникали разговоры о будущей судьбе многих
офицеров-салаг: "первый бой и первая пуля". Эти разговоры уходили в глубь
истории: вероятно, как появилась армия, возникло желание нижестоящих убивать
вышестоящих, привычка к оружию легко нажимала пальцем на спуск. Во время
войны убийства офицеров, в основном, происходили по пути на фронт, где
кривлянья возможной смерти уже качались под потолком вагонов над головами, а
дисциплина и абсолютная власть над солдатом еще не покидали офицерские