"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

человеческим дыханием.
Я легко улыбнулся и, уходя, оглянулся на согнувшихся под плащпалатками
ребят, как старик оглядывается на свою молодость. Взяв под сидением в тягаче
свои две шинели, поудобнее устроился, закутался.
Передохнув, ветер засвистел вновь, прогоняя ребят от костров к набитым
до отказа палаткам.
Только анаша и перцовка могли позволить телу уснуть в ледяной кабине
тягача. Струйки ветра проникали через невидимые щели, рука находила их и
поплотнее прикрывала частями шинели. Мысли чисто и спокойно равнодушными
глазами уходили от тягача к границе, от границы к тягачу, по пути смешиваясь
с услышанным, понятым и непонятным.
В сущности - несколько километров до войны, меньше часа езды. С этой
стороны мы в солдатики играем, с той - они. Так и учимся, разделенные узкой
полоской земли, как убивать друг друга. Кто знает, что творится за этими
узкими глазами? Ясно одно: каждая политинформа-ция напоминает о возможном
нападении. Почему-то считают, что именно Приморский край будет направлением
китайского главного удара. А почему бы им сразу с нескольких сторон не
вклиниться? Когда летом послали на фортификационные работы за поселком
Пограничным в укрепрайон, прямо-таки глаза на лоб полезли от созерцания мощи
железобетона; каскады боевых укреплений были распланированы еще японцами до
и во время войны; теперь они стали круче, толще - и нет мертвого
пространства. Тут не люди - китайский ворон не пролетит в поисках толстых
русских костей, танк и двадцати метров не проползет, чтобы не подставить бок
орудиям.
Майор Блюмкин, наш командир, на работах только посмеивался над нашим
восторгом и уверенностью. Вылезший из рядовых во время войны, Блюмкин не
прошел - даже не нюхал - академии. Закончив войну в Манчжурии капитаном, он
за двадцать пять лет получил только одну звездочку, но все же надеялся выйти
на подполковничью пенсию. Он любил связисток, и еще - читать и рассказывать.
Товарищ Блюмкина, пыхтя дряхлеющим телом, часто жаловалась на мужа по
профсоюзной и партийной линии, но коммунисту Блюмкину измены жене пока
сходили с рук: командир полка его уважал, все остальные знали, что такого
артиллериста - днем с огнем не найти - на офицерских стрельбах он из
автоматического оружия простодушно выпускал обойму в центр мишени и уходил,
по-отечески жалея краснеющих офицеров-салаг. Он любил играть со мной в
шахматы и беседовать.
- Послушай, Мальцев, знаешь, что про тебя говорят? Что едва окажешься
за границей, так и побежишь искать ЦРУ. Что если, мол, по материальной части
не сможешь ничего передать, так идеологической, дисциплинарной диверсией
будешь заниматься: какие порядки у нас, какой дух в армии есть, - ты же и
учебную часть закончил. Что на это скажешь? - И добродушно щурился.
- Так, Николай Петрович, вместо того, чтобы там работать, буду бегать и
искать штаб ЦРУ, им должно быть интересно знать, как палит в белый свет, как
в копеечку, гаубица 1937 года выпуска, да что на утреннюю физзарядку в части
не все выходят, увиливают. А что, может, мне там на бутылку водки дадут.
- Нравишься ты мне, Мальцев, прямо скажу, хоть и чувствую, что ты враг.
Когда мне в спину смотришь, чувствую - враг. Это объяснить невозможно.
Примет нет, только чувство. На войне было проще, по приметам жили: прицепил
парень на пилотку цветок - через день-два убьют, если стал петь - ранят.
Многие пели, чтоб ранили. Но нравишься ты мне, с тобой интересно.