"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

да и кому нужно знать...
Танкист, массируя ставшее брезгливым лицо, продолжил:
- Никому не нужно. Командир взвода все вызывает санчасть, никак не
вызовет. А нужна она кому-нибудь теперь? Никому. Положено. А когда в прошлом
году Литвин из второй роты попал под гусеницы, так "кусок"[14] не захотел
ему выдать новый мундир, так и похоронили его в грязном "ХБ".[15] Не
положено было. У Мишки мундир в части остался. Если не украдут, в нем
похоронят. Ладно, ребята, пойду к машине, счастливо...
Тягач прощально прогудел колонне и пошел обратно к плато. Мы сидели в
кузове со Свежневым, и каждый заставлял себя молчать, чтобы не рассориться.
В кабине водителя, наверное, молился Быблев.

6

Снег, победив ветер, теперь сам умирал. На плато ворчали двигатели,
устанавливая орудия подоспевших первого и второго взводов. Связисты
протягивали кабель между нашей, первой, и второй батареей полка, в третьей
люди были на бумаге, были только орудия, законсервированные в орудийном
парке. На краю плато стоял в петровской позе лейтенант Чичко. Заметив нас,
спросил:
- Где были?
- Прощупывали окрестности, подлая местность, полно ручейков, надо
прижиматься к правой стороне.
Удовлетворенный ответом, в который ему оставалось только верить, Чичко
вновь повернулся к пространству, окружающему плато. Он чувствовал себя
беспомощным, без связи, командиром он не успел еще стать, товарищем боялся,
так как не знал, когда нужно быть другом солдата, когда начальником. К нему
пришла уверенность, только когда в трубке ТАИ-43 (верного полевого
телефонного аппарата времен Очакова и покорения Крыма) заматерился голос
командира полка, орущий данные и прицел. Салаги подтаскивали снаряды. Пока
Нефедов засовывал в ствол головку, я, в зависимости от дальности, вытаскивал
из гильзы мешочки с черным порохом. Все отбегали, я орал "огонь", Нефедов
дергал шнур, ствол рявкал, и снаряд, визжа в своей крутой траектории, уходил
куда-то, созданный, чтобы убивать или умирать самому, не удивляя никого еще
одной безобидной воронкой. Старики выкрикивали при каждом выстреле: -
Хромачи полетели![16]
Салаги прижимали руки к ушам ушанок.
Быстро промелькнул день. Двадцатое февраля 1969 года отходило ко сну.
В деревянной кибитке на колесах прикатил командир батареи, позади на
полозьях волочи-лась походная кухня. Обычный неприятно-горький запах масла,
исходивший из ее жерла, и звук булькания жидкой каши при встречах полозьев с
камнями притянули к себе голодные глаза и вдруг взбесившиеся животы. В этой
каше был завтрак, обед и ужин; она, теплая, запихивалась в утробы поспешно и
с наслаждением. Ее было много, и хлеба выдавали вволю. На ходу старики
объясняли молодым, что не кашу нужно заедать хлебом, а наоборот, хлеб пустой
кашей, чтобы во внезапно ставший пустым желудок не проник до утра
подбадриваемый ночным морозом голод. На семьдесят человек батареи были
выданы две палатки для десяти человек каждая и две "буржуй-ки". Днем палатки
служили обогревалками, ночью - спальным помещением.
Лейтенант Чичко с командиром второго взвода полезли к теплу кибитки.