"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

подмигнул, - я проверял, земля, камня нет, - и, заметив мой благодарный
взгляд, поспешно добавил, - давайте, живее, учения нынче окружные,
начальство в любое время может вынырнуть. Мы с начштабом поедем встречать
заблудившихся. Не солдаты, овцы.
Через десять минут орудие стояло, задрав ствол в сторону стрельбища,
станины были разведены и приколочены к земле пятидесятикилограммовыми
колышками. Салаг я послал собирать по окрестностям дрова. Быблев с тягачом
спустился с плато в низину. Свежнев отыскал по рации штаб и доложил, что
орудие к бою готово, потом стал шарить в эфире. Я присобачивал к орудию
прицел, когда подошедший Свежнев сказал:
- В километре на юго-восток тащится танковая колонна. У них там что-то
произошло, я не понял - то ли кого ранило, то ли прибило. Раньше, чем через
минут сорок, начальство всех не соберет. Махнем туда?
Я согласился. Сказав Нефедову, чтобы он в случае чего пустил зеленую
ракету, мы помча-лись вниз к Быблеву. Неуемное любопытство видеть смерть
толкало меня, здесь среди пурги она казалась сурово-прекрасной, полной
таинственного смысла. Растянувшись черной веревкой на белом саване земли,
стояли танки. Быблев направил бесстыдно ревущий в белой тишине застыв-шего
бурана тягач к скоплению черных точек в начале колонны. В рытвине стоял
покореженный танк, на его покривленной броне мерзло месиво, бывшее когда-то
человеком; стало грустно от застывшего месива, над которым застыло время.
Рядом, окруженный товарищами, лежал на расстеленных плащпалатках парень с
проломленной головой; освещенные прожектором с неба красиво падали последние
снежинки засыпающей непогоды и растворялись на лице умирающего парня. Он
дергался тряпичной куклой, поводил во все стороны вылезающими, потерявшими
цвет глазами, рвал какой-то красноватой гадостью, в которой плавали белые
шарики, и звал в переры-вах Валю. Она очень красивая, и непременно дождется
его. Я заметил, как Быблев несколько раз перекрестил его. Мне на секунду
показалось чудом крестное движение, нежное и спокойное, искренне
направленное на парня, из глубины души которого в последние минуты поднялось
желание обнять девушку, переспать с какой-то Валей, красоту которой он в
бреду пил захлебыва-ясь, восхищенно говоря, что нежнейшее Валино место
тыльная сторона ляжки. Я понял: парень хотел чуда, вечно живого чуда
обладания телом любимой женщины. Он перестал быть солдатом, был ли он
человеком, никто не узнает, а мужчина он еще есть. Свежнев смотрел пустыми
глазами.
Парень посуровел, застыл, и так же застыло скованное морозом время. Все
медленно стащили шлемы. Размолотые гусеницами куски мороженного мяса на
броне не толкнули их к этому жесту, Быблев не подумал перекрестить их. Они
любили и уважали человекоподобие, то есть себя.
- Как это случилось? - спросил Свежнев у проходящего танкиста.
- Как? Обыкновенно. Ведь видел - крутило, сам черт ада в двух шагах не
распознал бы. Да и уставной дистанции они, наверно, не держали. Влезли они в
эту яму, Леня то ли захотел сам вылезти из нее, не прося помощи по радио, то
ли что у них испортилось, но он вылез на броню, вот задний на него и
навалился сверху. В клочья. А Мишка как раз, видимо, только голову из люка
высовывал, и зацепило его по черепу.
- А кто эта Валя?
- Хрен его знает. Сам знаешь, много этих Валь.
- Да, - задумчиво сказал я, стоя позади них, - никто теперь не узнает,