"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

Разводы, инструктажи, караулы - время не меняло обращенного ко мне тупого
лица. Как-то после политинформации я сказал Рубинчику:
- Товарищ подполковник, вы намекнули, что рядовой Свежнев идет не по
прямой стезе. Он ведь не комсомолец, приняли бы его в славные ряды ВЛКСМ, он
счастлив будет.
Мой издевательский тон не ускользнул от парторга:
- Что? Да я его на пушечный выстрел не... - Он с подозрением уставился
на меня, затем заговорщицки усмехнулся. - А зачем вам... Да это неплохая
идея, посмотрим. Только, товарищ младший сержант, с такими вопросами следует
обращаться к комсоргу, не к парторгу.
Наутро в часть привели из учебной артиллерийской части, расположенной в
Уссурийске, сорок курсантов, в сапогах, в бушлатах.[12] Это был последний
призыв 1968 года: восемнадцати-летние юнцы, кто с мышцами, кто без, но все
со слабой костью. Мороз поднялся до тридцати, ветер рвал во все стороны
ослабевший от холода воздух. Из штабной "секретки" поползли слухи об
учениях. Старики, в отличие от салаг, мельтешивших при первых слухах, знали:
все зависит от погоды. Прошлые зимние учения были бесснежными, значит, будет
метель - будет и тревога. Курсантам устроили спальное помещение в спортзале,
по ночам восемьдесят глаз с несбыточной мечтой смотрели на вешалку, где
висели вздернутые воинским уставом бушлаты, затем закрыва-лись веками,
поверх которых синеватая рука натягивала худое одеяло. Я украдкой проверял
обмундирование своего расчета, рассматривал в каптерке валенок за валенком,
на вешалке - шинель за шинелью. За себя я был спокоен: ватные штаны и
фуфайка были в порядке, две запасные шинели лежали в тягаче, для снега были
непрорезиненные валенки, в кармане лежал комок анаши и в противогазной сумке
ждали три бутылки перцовки. Нефедов, мой заряжающий, нежился при любом
морозе, закутавшись в две шинели, у моего наводчика Свежнева все зависело от
настроения, но, как всякий старик, ко всему прошедший учебку, он мог
выдержать все. Быблев, водитель, молчал и делал, что нужно. Оставалось еще
четверо салаг, в том числе Кырыгл и Мусамбегов, за ними нужно было следить,
то гладить, то бить. И для полного расчета придадут троих курсантов, только
что выброшенных из помазков.[13] Будут орудийными номерами.
Через день из болтливых красок наступающей темноты завихрились поначалу
нежно, несмотря на сильный ветер, снежинки будущей метели. Шли на ужин,
раздирали рот, ловя игриво-равнодушный дождь зимы. Деля пищу, взглянул на
маленькое тело Кырыгла, сказал:
- Ешь. Снег пошел, это не шутки, крепко ешь.
Я с удивлением почувствовал нежность в своем голосе. Свежнев криво
улыбнулся:
- Знаешь историю, вот и думаешь, что путь к душе солдата лежит через
его желудок.
- Брось свои настроения, Колька, брось. Надо бросать. Другого выхода
нет.
Свежнев кивнул.
Теплота окутывала человеческие чувства, готовящиеся к испытаниям, к
твердости и беспо-щадности. Старшина так мягко произнес слово "отбой", что
некоторые салаги сели, снимая обму-ндирование, на койки. Висели, капая,
минуты над головами дремлющих. Вой сирен освободил тела от ожидания, тишина
мгновенно отошла в небытие. Дневальные бегали по казарме:
- Подъем! Тревога!