"Владимир Рыбаков. Тяжесть " - читать интересную книгу автора

партсобрании. Китайцы дрались молча, в руки не брали ни камней, ни палок,
сбитые отползали сами. Они были слабее, но их было гораздо больше: один
обхватывал противника сзади, другой бил спереди точно в печень, сваливал.
Было ясно, что у них был приказ, в случае чего, не калечить. Я был вторым по
силе во взводе после Нефедова, моего заряжающего, для которого
девяностокилограммовый гаубичный снаряд был легким усилием разворота плеч.
Меня доконал зубодробильный удар в челюсть сухонького желтоватого кулака.
Нефедов остался стоять, он дрался спокойно, будто работал, и было видно, что
никакого удоволь-ствия он не получает от нудного размахивания руками;
поэтому, услышав мой голос, он сразу остановился. Китайцы не настаивали.
Ребята вставали: ни одного перебитого ребра, ни одного вывиха, только у
меня был выбит коренной зуб, да на лице Нефедова красовался подтек (видно,
кто-то высоко подпрыгнул). Китайцы, как раньше, улыбались и прохаживались,
но только те, кто остался без царапины, остальные, видимо, спрятались в
одном из вагонов. С невольным уважением смотрели мы на эти маски, только
начиная догадываться, что это и есть их настоящие лица.
Ко мне подошел, держась рукой за правый бок, Коля. Он не говорил, а
цедил сквозь зубы:
- Ты видел? Ты понял? Их убивать надо. Всех. Пока не поздно. Идиоты,
опомнятся, поздно будет.
Мне не хотелось думать об этом. Кому нужно, кроме Коли...
Банки из расколотого ящика были съедены и вылизаны. Только через минут
двадцать на станцию прибыло два грузовика, набитые ребятами во главе с
парторгом Рубинчиком. Китайцы не шелохнулись, словно ничего не заметив
продолжали работать. Видимо, парторг мучительно искал выхода из глупого
положения, в которое попал по вине этого проклятого лейтенанта, все не
вылезавшего из будки. Ребята с автоматами в руках посмеивались после
пережитого в пути страха перед неизвестностью.
Много плащпалаток накинула на себя ночь, когда прибыла походная кухня,
набитая липкой холодноватой кашей. После драки и тушенки, поднявшей нас над
ежедневностью, мы отдавали наш паек прибывшим ребятам.
Рубинчик разносил в будке лейтенанта, ребята, закинув за спины
автоматы, важно бубнили проклятья:
- Суки, объявляют боевую тревогу и гонят к границе с пустыми рожками,
хрен его знает, положили бы нас всех здесь, как миленьких!
Меня прорвало. Что-то грубо узаконенное, ясное без объяснений, то
цепкое, во что падает приказ, заговорило ненужными мне словами. Могли быть
другие. Они были бы верны, и они бы и лгали, потому что иногда нет мерила
для слов.
- А что? знал бы, что пойдешь и помрешь... убежал бы?
На мой вопрос парень недоуменно пожал плечами:
- Брось, сержант, сам знаешь... полаять уж нельзя?
Осколки во рту, недавно бывшие зубом, щипали язык. Моторы грузовиков
уже звали, а я все смотрел в ту сторону, где на фоне пустых вагонов мутнели
фигурки китайцев. Они были близки мне, эти враги, в них было много моего,
нашего, и я вновь почувствовал неприязнь к Свежневу.

4

Я приоткрыл глаза. В казарме жила тишина, не слышно было солдатского