"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

мной встретиться, побежала просить разрешения у председателя. Я тогда сильно
обиделась. Тетя пришла, не на меня смотреть - на одежду. Не обо мне
спрашивала - о ценах. Помню хотелось поскорее домой вернуться, сюда. Все
было там чужим и вместе с тем родным. Но больше чужим. Вечером ушла я в
поле, села прямо в пальто на землю и заплакала. Так, как в одну довоенную
ночь. Тетя работала при складе - была более сытой, чем мы. И вот как-то
сказала она мне прийти к ней за темнотой. Мать помолилась, повторила, что
мы, может быть, с голоду-таки не помрем. Мне было тогда лет четырнадцать или
пятнадцать; темноты боялась до ужаса. Но пошла. Тетя открыла дверь, дала
кулек муки, но не дала мне долго увидеть свет, что у нее в доме был. А я так
надеялась привыкнуть к нему, прежде чем снова уйти в темь. Заплакала я и
пошла со слезами, со страхом. Плакала от...
- От жизни.
- Да, - согласилась Катя. - Осень была, еще до заморозков, грязь была
большая. И вдруг - как теперь помню - почуяла, что мука по руке потекла.
Кулек из газеты был, вот и прохудился местами. Я хотела быстро заткнуть дыру
пальцем, но руки не слушались, потому как от голода распухли. Я стояла и
думала, что убьет, непременно убьет меня за это мамаша. Двинуть рукой
боялась - вся мука могла уйти на землю. У нас тогда в деревне не то что
фонарика, спичек не было. Если б пропала мука, лучше мне было утопиться, чем
домой идти. Тут мне пришла в голову догадка - наклонить кулек. Смеешься? Это
сейчас кажется проще простого. А газета-то могла ведь совсем порваться. Но я
наклонила, и ничего не произошло. Ну, подумала, жизнь моя спасена. И
заплакала, уже от радости. Хотела дальше шагать, но ведь мука-то по пальцам
текла, значит она, хоть какой-то вес, у ног лежит. Хотела переступить, но от
жадности не смогла сдвинуться с места. Упала на колени, стала шарить языком.
Все грязь попадалась. А потом от боли в спине повалилась на бок, держа руки
с кульком протянутыми. Снова заплакала от горя, а когда язык нашел муку - от
счастья. Пока вставала, опять... Утром нашла у себя седой волос, первый в
жизни.
Да-да, об этом я вспомнила, когда приехала в Россию. А тетя, та самая,
просила материал на платье. Я ей послала. Но больше в деревню не ездила и
матери не видела.
Катя Соже внимательно поглядела на Мальцева, на бутылку, закрыла глаза.
Мальцеву все время казалось, что он падает со стула. Голова тяжелела.
Он, сам себя не слыша, ворчал. "Нет, нет, так дело не пойдет. А Бриджит,
она - сука. Все - суки. Не хочу быть здесь".
Катя сказала с тяжелым удивлением:
- Странно, никогда не вспоминала за последние годы о том, как голодно,
холодно было в России. Я ведь в Москве, в Ленинграде была. Красиво там.
Замечательно. Я одна здесь, сыновья по своей жизни разошлись. Одна радость,
Россию помнить. А ты вот - я буду тебе тыкать - заставил меня и о ней плохо
подумать.
Мальцев покачался на стуле и, как бы отвечая, схватил стакан и со всей
силой разбил его об стену. Закричал:
- Надоело! А ты... - лицо Мальцева сморщилось, - Россия, Россия. Я
домой хочу, в Ярославль. Понимаешь? Себя ищу, доброе зло ищу? Домой хочу,
пусть посадят. Дома, небось, за то, что работать хочу, ребра не покалечат.
А, правды боишься?
Его мягко схватили две огромные руки. Он попытался их отодрать, но тут