"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

повисала тонкая колючая угроза. Иногда улыбающийся человек смотрел на
Мальцева с презрительной жалостью. Мальцев, выходя из здания КГБ, невольно
смотрел в ближайшей витрине на свое лицо... видел его серым и жалким.
Двое в плащах ждали ответа. Вежливо. И тут вежливо. Мелькнула мысль:
"Не посерел ли я? Не видят ли это французские гебисты?"
- Да, конечно, я к вашим услугам. Когда? Двое в плащах улыбнулись:
- Можно сейчас. У нас машина тут, и если вас это не побеспокоит, то...
Мальцев захотел найти в глубине улыбок грязную усмешку. Он знал, что к
удаче нельзя привыкать, что свобода окружающих его людей не для него. На
этот раз посадят! Он, уже сидя в машине, спросил себя: "А за что?"
Короткие спазмы рвали в Мальцеве ком, в котором сосредоточено отчаяние
и в котором отчаяние в этот раз захихикало, принося дополнительную боль.
Лицо скривилось, как от кислого: "Если было бы за что, давно посадили бы".
Всю дорогу его тихонько знобило.
Коридоры министерства были живыми. Их строгость не шептала угроз. Люди
приятно хлопали дверьми, громко переговаривались... У некоторых едва ли не
на плечи падали завитушки.
Парни в плащах сдали Мальцева двум коллегам, вежливо простились и ушли,
по-детски оглядываясь. Мальцеву начало казаться - кто его знает этих
французов, - что он, пожалуй, выйдет из этого здания через парадный
подъезд... если... если, конечно, они уже выполнили, к примеру, план по
сдаче государству советских шпионов. Должны же они доказывать тут
вышестоящим необходимость существования своего учреждения, - это как пить
дать. Строй - строем, режим - режимом, а если платят за то, что
арестовываешь людей, то стало быть - надо арестовывать. Демократия -
демократией, а логика - логикой.
Надежда на скорое освобождение стала в Мальцеве таять. Когда человека
задерживают прямо на улице и среди бела дня, это не для того, чтобы
погладить по головке, дать водки и девок. Даже в Париже.
Те двое, задержавшие Мальцева, были в одинаковых плащах, эти двое в
кабинете - в темных костюмах. Некая постоянность, свойственная всем
репрессивным органам... И она дала Мальцеву ощущение привычной опасности.
Нужно было взять себя в руки и постараться понять игру господ-товарищей.
Кабинет был уютен - разбросанные там и сям бумажки, небрежно брошенный
на спинку кресла плащ, на окнах светлые занавески. Оба следователя держали
себя просто, безо всякого напряжения и разглядывали Мальцева с
обыкновеннейшим любопытством.
"То, что здесь не бьют, ясно! - подумалось Мальцеву. - Плохо это или
хорошо - черт его знает. Ничего не понятно. Методы допросов у французов
совсем другие, чем у нас, во всяком случае первый психологический удар:
серая обстановка, взгляд не зацепится, морда следователя - кирпич мягче,
занавески на окнах - через пять минут забываешь, ночь или день на дворе, -
они не подготовили. Посмотрим. Так, сейчас один будет задавать вопросы,
глядя в глаза, а другой, мучая своим присутствием спину допрашиваемого,
повторит вопрос, видоизменив его. Давайте, черти, все одно..." Тот, кто
выглядел постарше, заговорил первым:
- Вы уже давно, месье Мальцев, пересекли, так сказать, советскую
границу. Мы бы хотели узнать, каким образом?
Мальцев готов был поклясться, что француз был несколько смущен.
Подобная непрофессиональность мог да быть только очередной уловкой.