"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

Пронизывая мыслями запрещенное прошлое своей страны, Мальцев
чувствовал, как возвращается к нему бодрость. Забытое не существовало. А он
знал и помнил. Это спасало его от тоски и скуки в самые тяжелые дни жизни.
Без крамольных идей Мальцев давно уже либо совершил бы непоправимую
глупость - сказал бы, подчиняясь безумной необходимости, опасную для власти
правду, либо попросту спился бы, как множество других, не знавших, но
глубоко ощущавших невыгодность несправедливости.
Шагая по улицам Парижа, Мальцев в то утро забыл, что крамольных мыслей
в этой стране почти не существует. Когда он вспомнил, где он находится,
жизнерадостность уже прочно сидела в нем.
"Надо жить, а там видно будет", - подумал он, устраиваясь в маленькой
гостинице неподалеку от площади Нации.

* * *

У Мальцева оставалось совсем мало денег, когда на улице он увидел двух
парней в плащах... они шли к нему. "На морде это у них написано", -
подумалось Мальцеву. Он прожил в этой гостинице неделю, тихо-мирно, как на
пустынном пляже. Это не могло долго продолжаться.
- Месье Мальцев?
- Да.
- Простите, мы из Министерства внутренних дел. Мы вас ищем вот уже
несколько недель... Вы же недавно прибыли из Советского Союза? С вами хотели
бы поговорить, задать несколько вопросов, так, ничего особенного, рутина.
"Как они вежливы, эти сволочи, как вежливы". Эта мысль бешено
приходила, уходила и возвращалась. Он пока что боролся с нахлынувшим
страхом, но не знал, надолго ли ему хватит сил. Когда с ним в детстве
родители разговаривали с вежливой сухостью, он знал, что наказание будет
долгим. В школе голос учительницы, становящийся свистяще вежливым, означал
также неприятности до морковкина заговенья. В армии хлесткая вежливость
офицера толкала неприятный приказ. А затем... затем он, Мальцев, всегда
предпочитал здание милиции - зданию КГБ. В милиции орали, угрожали, иногда
разбивали губы и нос, но он знал наверняка, что выйдет, и скоро, из этого
шумного и грязного дома. Сама повестка из КГБ была чище милицейской, здание
было холодным, спокойным, и какой-то неведомый запах был сильнее запаха
канцелярии. Мальцев по пьянке как-то сказал, что такое опасное для души
зловоние может быть порождено только встречей всесильной власти с
беспомощным отчаянием. Он никогда не знал, выйдет ли из этого помещения, а
если и выйдет, то когда. Мальцев каждый раз, входя в здание КГБ, смотрел на
плющ, обвивающий его стены, и старался заставить не дрожать свое тело. Он
входил в склеп, нет, в склепе хоть орать можно. Он входил в ту власть, где
нет закона, кроме желания власти.
Его всегда заставляли ждать в коридоре несколько часов. Мальцев знал,
что это было обычной тактикой, что нарочно коридор был пуст, без стульев,
скамей. Знание не помогало.
Его вызывал человек без улыбки, встречал человек с улыбкой, спрашивал о
работе, затем спрашивал, почему товарищ Мальцев хочет уехать за границу,
иногда даже жалел, что товарищ Мальцев не еврей (было бы проще), затем,
покурив, вновь спрашивал, почему товарищ Мальцев хочет уехать во Францию.
Иногда он говорил не "почему", а "для чего". В воздухе кабинета тогда