"Вячеслав Рыбаков. На чужом пиру, с непреоборимой свободой ("Очаг на башне" #3)" - читать интересную книгу автора

а не угаром, от которого задыхался так долго...
Задыхался. Какая избитая метафора. Но я опять вспомнил ту вязкую душную
тьму, в которой ощутил па Симагина в первый вечер эры подарка Александры. Не
метафора это. Если тело дышит, то почему не предположить, что душа тоже
должна дышать? И если ей дышать нечем, человек задыхается.
- Понимаете?
Еще бы мне не понимать. Мы протащили его через шестнадцать
психотерапевтических горловин, через первые - буквально волоком, за уши и за
шкирку...
Как я за это взялся? Как мне пришло это в голову, и как я сумел это
реализовать?
Нужны были организаторские и почти мафиозные таланты, унаследованные
мною, вероятно, от моего спермофазера, во времена моего зачатия -
факультетского комсомольского вождя, а нынче - то ли ещё директора какого-то
банка, то ли уже покойника. Внахлест с ними - благоприобретенная от па
Симагина твердокаменная любовь к людям, спокойная и без самолюбования, без
отбора "этот достоин, а этот нет", не ориентированная ни на гласность, ни,
тем более, на благодарность; способная довести хоть до полного одиночества,
хоть до мизантропии, хоть до противопоставления себя всему человечеству,
ежели оно вдруг возжелает гармонии именно на слезинке ребенка, а не просто
так. И оба реагента следовало хорошенько пропарить в одном, так сказать,
флаконе. В чеченской яме. А потом - один вечер посидеть с тихо стареющим,
насмерть усталым человеком, которого любишь, и захотеть ему помочь.
Частный психотерапевтический кабинет "Сеятель". Было во времена
былинные, помнится, такое издательство - "Посев". Уж не знаю, чего оно тут
насеяло, сколько злаков, а сколько, наоборот, плевелов - что сделано, то
сделано; дело давнее. Мы не претендовали на то, что сеем МЫ. Мы занимались
теми, кто способен сеять САМ, но у кого перестало получаться. Восстановление
творческих способностей, скромно значилось в проспектах и пресс-релизах; к
услугам теле - и радиорекламы, равно как к любой иной шумихе, мы не
прибегали никогда. Не нужна нам была массовость. Не тот клиент. Штат -
четыре человека: психолог, бухгалтер, секретарша и директор, он же владелец,
он же вся вообще, как говорили когда-то, организующая и направляющая сила.
Это я.
Аутотренинг, ролевые игры, индивидуальные программки домашних
упражнений... Я спокоен, я абсолютно спокоен, у меня все хорошо, я уверен в
себе... Все как у людей.
Это - крыша. И одновременно - предварительный фильтр. Несмотря на
отсутствие широкой рекламы к нам часто приходили восстанавливать творческие
способности люди, никогда и в помине их не имевшие. На кабинете мы работали
со всеми, кто обращался. То были деньги. Но.
"Вы психолог милостью Божией!" - неоднократно говорил мне Павел
Иосифович, пожилой и опытный наш психотерапевт, сам нанятый мною из
депрессии, из долгого простоя, в который попал, потому что не желал
бессовестно играть с пациентами в гороскопы, в сглаз, в ауру. Он и не
подозревал, что никакой я не психолог, просто я ЧУВСТВУЮ...
Так вот если во время первого собеседования я понимал, что передо мною
и впрямь сеятель - кем-то замученный, или надорвавшийся от непосильных нош,
или отупевший от невостребованности, но все же отмеченный пресловутой
искрой, тогда в дело вступали иные люди и начиналась совсем иная игра.