"Вячеслав Рыбаков. На чужом пиру, с непреоборимой свободой ("Очаг на башне" #3)" - читать интересную книгу автора

- От всей души! - понимающе сказал я. Он засмеялся.
- Вот именно. И так во всем. Казалось бы, та усредняющая сила, которая
заведовала нами в советское время, на еду, питье и курево не
распространялась, ей это было все равно. И тем не менее усреднение
сказывалось даже в неподведомственных ей областях... Много болтаю, да?
Социолог на холостом ходу. Уже и незачем, уже и самому незачем, а башка все
жужжит...
- Ну, будет вам, честное слово.
- Нет-нет, это я не грущу, - задумчиво проговорил он. - Просто...
Фантомные боли. Варенья положите себе...
Я положил себе варенья.
- Я почему хотел по пятьдесят? Чисто символически. Ведь под чай у нас
тосты произносить как-то не принято... а я хотел...
Да, за последние несколько месяцев он сильно изменился к лучшему.
Говорил он застенчиво и сбивчиво, но это не шло ни в какое сравнение со
спертой, удавленной речью, что характерна была для него в ту пору, когда я
как бы случайно познакомился с ним в метро. Это была удивительная речь. Его
неуверенность в себе дошла до того, что, едва открыв рот, он тут же сам себя
одергивал: наверное, меня неинтересно слушать, наверное, я порю ерунду. Все,
что я говорю - невпопад, все - банальность, глупость или неправда. Что бы я
ни говорил - слушать не станут; обязательно прервут или перебьют, не
запомнят и не поймут. Что бы я ни пообещал, я исполнить не сумею, у меня не
получится, как бы я ни старался, и я окажусь обманщик.
И он то и дело обрывал себя на середине фразы, или, выговорив несколько
совсем не шутливых слов, вдруг начинал приглашающе похохатывать над
сказанным, сам заблаговременно предлагая собеседнику не относиться к
услышанному всерьез... С ним очень тяжело было тогда.
Он даже двигался так, словно был уверен: шагну и упаду... попытаюсь
взять и выроню... понесу и не донесу...
А теперь от всего этого осталась лишь некая легкая и даже обаятельная
академическая неуклюжесть.
Жизнь, конечно, у всех не сахар - но этот человек удесятерил её
давление, буквально расплющив себя завышением требований к себе. Буквально
отжав из себя все соки по принципу "кисонька, ещё тридцать капель!" Если ты
всегда сам устало и безнадежно разочарован тем, что сумел и смог, потому что
считал себя обязанным сделать вдесятеро больше и лучше - не надорваться
невозможно, в каких бы идеальных и тепличных условиях ни жил; пусть хоть
теплица, но радости ничто не доставляет, только раздражение. А ведь
реальность - ох, не теплица; и если ты вечно видишь себя недодавшим,
недодарившим, недоделавшим - все вокруг с превеликим удовольствием именно
так и будут к тебе относиться: да, ТЫ недодал!.. ТЫ недоделал! У ТЕБЯ
неполучилось, у ТЕБЯ не удалось!
А был талантлив. И, надеюсь, снова стал.
- Я не знаю, в чем тут дело... - говорил он. - Я вообще очень давно,
буквально с юности, ни разу не сходился так с новыми людьми, как сошелся с
вами. И почему-то... может быть, это совпадение... то есть конечно же,
совпадение! Но именно с того времени, как мы познакомились, у меня все пошло
иначе. Лучше. Правильнее. Не исключено, конечно, что и те три сеанса в вашем
"Сеятеле" помогли, вы так на них настаивали... но, откровенно говоря, думаю,
дело не в них. Я будто опять начал дышать по-настоящему, кислородом, что ли,