"Эльдар Рязанов. Заэкранье" - читать интересную книгу автора

против самого яркого, самого интересного, отличающегося от нормы. Нюх у них
на это особый.
Короче, мы были не согласны, уродовать сценарий не хотели. Мы стали
тянуть время, выжидать. Товарищи наши по учебе разъезжались.
Некоторым -Ростоцкому, Дорману, Азарову - удалось поехать в побежденную
Германию. Другие отправились на халтуру - фотографировать по деревням, чтобы
подзаработать на жизнь. Иные наслаждались отдыхом, каникулами. Мы -двое
неприкаянных - продолжали метаться. Сопротивление наше постепенно слабело.
Мы поняли, что угроза Кулешова не была шуткой, не являлась педагогическим
приемом. И в деканате с нами провели воспитательные душеспасительные беседы.
И мы кончили рыпаться. Сдались!
Мы зыбросили из эпизода расстрела все эти видения, и сценарий сразу же
стал более плоским. Нам он перестал нравиться. Мы отдали его на кафедру и
стали ждать своей участи с довольно гадостным чувством. Мы были уверены, что
нам поставят по тройке, так как большего, с нашей точки зрения, эта
киноверсия не заслуживала. Как же мы были удивлены, более того, поражены,
когда узнали, что нам поставили отличную отметку, пятерку. Радости нам эта
оценка не доставила. Мы понимали, что получили награду за послушание, за то,
что наступили на свои мысли, чувства, убеждения. Оказалось, что
действительно за сделку с совестью платят неплохо. Это было начало, так
сказать, первый наглядный урок.


НЕ ОТТУДА


Весной 1961 года я закончил эксцентрическую комедию "Человек ниоткуда"
по сценарию Леонида Зорина. Это была моя третья лента. Картина рассказывала
о приключениях снежного человека в Москве и была снята в довольно
замысловатой манере.
Оригинальность формы, необычность приемов понадобились нам с Зориным
для того, чтобы объемнее, резче подчеркнуть идею фильма. Чтобы взглянуть
свежими глазами на нашу жизнь, где переплелось хорошее и дурное, важное и
случайное, мусор и крупицы прекрасного, требовался герой с непосредственным,
простодушным восприятием. Мы не стали извлекать его из среды реально
существующих людей и прибегли к вымыслу - привели в Москву чудака -"человека
ниоткуда", из несуществующего племени "тапи". По сути, наш Чудак - существо
с детским, незамутненным сознанием - являлся своеобразным камертоном, по
которому проверялась наша действительность. Чистый, наивный, душевный дикарь
был, по сути, лакмусовой бумажкой. Благодаря этому, конечно же, условному
приему было легче обнаружить пороки и отклонения нашего общества. В картине,
несомненно, присутствовал критический, сатирический заряд. Но поскольку
критерием были выбраны общечеловеческие мерила, фильм был обречен на
неприятие его официальными инстанциями. Но тогда я этого еще не понимал.
Необычность формы, непривычность содержания насторожила многих зрителей
и, к сожалению, в первую очередь тех, от кого зависел выпуск ленты в
кинопрокат. Каждый из аппаратчиков "пупом" чувствовал, что в фильме есть
что-то "не наше". И было принято решение-как бы выпустить картину и в то же
время практически не выпускать. Сделать это было просто. Картине определили
мизерный тираж.