"Бертран Рассел. Инфракрасный глаз (Журнал "Химия и жизнь", 1978, N 12)" - читать интересную книгу автора

махнув рукой на собственное благополучие, я нахожу в вас духовного
союзника, друга, какого не чаял обрести в этом мире. Но как мне теперь
поступить? Голова идет кругом... Дайте мне двадцать четыре часа на
размышление. Завтра я вернусь и скажу вам свое решение.
Мистер Шовелпенни воротился домой в полном смятении чувств и мыслей.
Пьяный Хогг-Покус храпел на его постели. Меньше всего хотелось сейчас
нашему герою посвящать этого циника в свои чувства к Миллисент, чья
красота, как щит, заслоняла ее от любых осуждений. Он водрузил на столик
рядом с кроватью большую бутылку виски, поставил рядом стакан, так, чтобы,
пробудившись, достойный джентльмен мог без труда вернуться в прежнее
состояние, и, обеспечив себе спокойствие на двадцать четыре часа, уселся в
кресло перед газовым камином.
Долг и чувство - извечные враги. Заговорщики были слуги дьявола, их
побуждения были гнусны, судьбы людей не заботили их. Власть и нажива были
их единственной целью. Ложь, надувательство и террор были их средствами.
Может ли он молчать и тем самым стать соучастником преступления? Конечно,
нет! Но если он убедит Миллисент публично раскрыть обман, - а он знал, что
она послушается его, - что станет с ней? Что сделает с ней муж?.. А все
эти толпы обманутых? Он представил себе свою возлюбленную, распростертую в
пыли, и озверевших людей, которые топчут ее ногами. Страшное видение. И
все же... И все же мог ли он дать потухнуть искре благородства, которая
вспыхнула в ней, мог ли он позволить своей Миллисент вновь почить на
усыпительном ложе выгодной лжи!..
Но затем его мысли приняли иной оборот. Может быть, разумнее
предоставить Пинтюрку и его приспешникам возможность действовать так, как
они хотят? В пользу этого было много серьезных доводов. Перед началом
марсианской кампании мир находился на грани войны, и многим казалось, что
человечество обречено на самоистребление. Теперь реальная опасность
отступила перед воображаемой. Мнимая угроза вторжения с Марса объединила
вчерашних врагов, и хотя армии по-прежнему находятся в боевой готовности,
они не могут произвести те опустошения, ради которых эти армии существуют.
"Может быть, - думал он, - обман тоже бывает полезным? Может быть, люди
устроены так, что правда для них опасней лжи? Чего тогда стоит моя
преданность истине? Я был безумцем, толкая к гибели мою возлюбленную
Миллисент!"
В этой точке своих размышлений Шовелпенни снова почувствовал, что он
уперся в тупик. "Пусть так, - сказал он себе. - Но ведь рано или поздно
обман будет раскрыт. Если его не разоблачат бескорыстные правдолюбцы вроде
меня, то это сделают соперники Пинтюрка, такие же хищники, как и он, если
не хуже. Как они воспользуются этим открытием? Да очень просто: разрушат
едва возникшее единство "теллуриан", сотворенное ложью сэра Теофила. Так
не лучше ли разоблачить заговор ради благородной цели - торжества истины,
чем в угоду бесчестной зависти, ради победы одного негодяя над другим...
Ах, боже мой, кто я такой, чтобы судить обо всем этом? Я не провидец!
Будущее покрыто мраком. Ужас кругом, куда ни глянь. Я не знаю, что лучше:
быть заодно с преступниками во имя добра или помочь праведникам погубить
мир? Нет, я не вижу выхода".
Так просидел он целые сутки, забыв про еду и сон, и ничего не решил.
Когда истекли условленные двадцать четыре часа, Шовелпенни встал и с
тяжелым сердцем, на негнущихся ногах, поплелся к особняку леди Миллисент.