"Бертран Рассел. Мудрость запада" - читать интересную книгу автора

мировой истории - ложна в своей основе: в истории есть порядок и закон,
хотя и не в гегелевском духе. Вообще, читая страницы "Мудрости Запада",
отведенные видным иррационалистам и субъективистам, трудно отделаться от
впечатления, что Расселу доставляет истинное удовольствие ниспровержение
философских авторитетов из этой когорты европейских мыслителей.
Так, Кьеркегор слишком замкнут на негативных состояниях и эмоциях среднего
индивида, а Бергсон впал в род гносеологического отчаяния. Рассел
подвергает рационалистической критике "интуитивистское нетерпение".
Философское заблуждение французского мыслителя Рассел усматривает "в
первоначальном смешении субъективного с объективным", в отождествлении
"акта познания с познавательным объектом" - констатации, делающие честь
его уму и
здравому смыслу.
Рассел - сторонник презумпции прав Разума. Разум, утверждает он, может и
должен, но является ли? Нет. Во всяком случае - не всегда. Тем более
бесполезна и даже вредна фетишизация воли и чувств, псевдофилософское
оправдание их приоритета. Рассел именует это "субъективистским
сумасшествием". И все же смотреть на Шопенгауэра или Кьеркегора, Ницше или
Бергсона только сквозь призму этих крепких слов было бы своего рода
субъективистским сумасшествием навыворот. На их философском счету в
теоретическом банке немало ценных бумаг и бриллиантов. Так, можно не
разделять воззрение Артура Шопенгауэра на мир как волю и представление, но
нельзя не замечать того, что его идеи оказали заметное влияние на
европейскую мысль и культуру. Иногда возникает впечатление, и не только
впечатление, что Рассел слишком вольно расширяет круг закоренелых
субъективистов. Когда он приглашает согласиться с ним в том, что
"континентальный рационализм" и "британский эмпиризм" - равно
субъективистские течения мысли, то вряд ли число принявших приглашение
окажется внушительным.
Очень строга оценка Расселом американского прагматизма в целом и Пирса,
Джеймса, Дьюи в частности. Он соглашается с тем, что прагматизм - "новое
название старых способов мышления". А так как прагматисты прилагали все
усилия, чтобы создать нечто новое по существу, то миру было предъявлено
"метафизическое учение самого сомнительного свойства".
Определения Рассела могут показаться очередными парадоксами остроумного и
желчного писателя, но это далеко не так. Его анализ "неясных взглядов"
Пирса и "чересчур ясных" (до пустоты!) конструкций Джеймса более чем
убедителен. Рассел уверен, что история науки "не может быть выражена в
традициях прагматистских концепций". Сходный взгляд у него и на "научный
позитивизм" Эрнста Маха.
Рассел выставляет против эмпириокритицизма Маха два убийственных
возражения. Первое: самый факт, что наука продолжает существовать,
показывает возможности таких людей, как Мах. Второе: отвержение Махом
значения гипотетического знания обнаруживает определенную ограниченность и
скудость мышления.
Мы, резюмирует Рассел, не можем объяснить все одним махом, но из этого
вовсе не следует, что мы не в состоянии объяснить что-либо. Если бы мы не
были в состоянии делать этого, резонно замечает он, то "как же тогда мы
могли бы заниматься наукой?". В самом деле, как? В свете этих возражений
Маху и другим агностикам особенную ценность приобретают вставные номера