"Бертран Рассел. Мудрость запада" - читать интересную книгу автора

логике здравого смысла.
Все это хотя и чересчур ядовито, но во многом верно. И все же Рассел не
раз возвращается к абсолютной философии, отмечая, в частности, ее влияние
на европейскую мысль XIX-XX вв. (неогегельянство Бредли, Кроче и др.).
Маркс, по мнению Рассела, также вырос из гегелевской философии, система
которого - "последняя великая система, произведенная XIX веком". Все это
верно, однако сомнительно, чтобы Маркс диалектику "заимствовал у Гегеля
без изменений". Рассел вообще слишком сближает Маркса с его
предшественниками, и не только в философии (с политэкономией Рикардо, к
примеру). Рассел не усматривает особых различий между материализмом Маркса
и материализмом Гельвеция и Дидро. В то же время из идейной эволюции
Маркса и Энгельса изымаются страницы, связанные с левым гегельянством. Это
- беда не одного Рассела. Левые гегельянцы были интеллектуальной надеждой
философской Германии. Они обогатили европейскую философскую мысль теорией
самосознания и учением о критически мыслящей личности Бруно Бауэра,
философской антропологией Людвига Фейербаха, "Пролегоменами к
историософии" Августа фон Цешковского и "Единственным и его
собственностью" Макса Штирнера. На их счету и другие находки в теории,
включая "философию действия" Мозеса Гесса и анархический материализм
Михаила Бакунина.
Каждая книга имеет свои пределы. В контексте невозможно даже обозначить
все нюансы философского мышления эпохи. И все же, не рискуя впасть в
заблуждение, можно утверждать, что с европейским иррационализмом второй
половины XIX в. вполне можно познакомиться по Расселу. Его очерки идей
Артура Шопенгауэра и Кьеркегора, Ницше и Бергсона, а также иных знаменитых
и малопримечательных иррационалистов не только впечатляют, но и
представляют редкое в наше время искусство содержательной философской
критики.
Абсолютизация Шопенгауэром функции Мировой воли, естественно, отвергается
Расселом как иллюзия - фантазия на философские темы, не уступающая
абсолютной идее Гегеля. Если Шопенгауэр чем-то и импонирует Расселу, так
это своим характером философского борца и бескомпромиссной критикой
гегелевского панлогизма. Рассел более благосклонен, пожалуй, к Ницше. Он
воздерживается от тех едких насмешек, которые несколько портили
впечатление от его версии ницшеанства, развитой в лекциях, прочитанных во
время второй мировой войны в США, на потребу американских студентов. Тогда
слово "немец" почти ассоциировалось с понятием "фашист". К расселовскому
обличению ницшеанства можно присовокупить лишь то соображение, что ни
Руссо, вдохновивший левое крыло французской революции, не несет
ответственности за якобинский террор, ни Ницше - за фашизм. Здесь, в
"Мудрости Запада", Рассел обращается к другим аспектам философии Ницше.
Его критика христианства одобряется. Упреки Ницше в адрес предшествующих
философов в том, что они уверовали в тощие абстракции своего рассудка и
упустили живого человека из плоти и крови, добивающегося самоутверждения и
обладающего волей к самоутверждению, включая пресловутую волю к власти,
также воспринимаются Расселом положительно. И все же для Рассела
ницшеанство - слишком торопливая и неубедительная концепция социума.
Рассел даже иронизирует, что в сравнении с Ницше Гегель - настоящий
философ истории, ибо, хотя и в духе идеи, описывает ее поступательное и
закономерное развитие. Идея же Ницше о хаотичности и бессмысленности