"Бертран Рассел. Мудрость запада" - читать интересную книгу автора

Декарту не удалось построить философскую систему, в основе которой
допускается противоречие между протяженной субстанцией (материальное
начало) и непротяженной субстанцией (духовное начало); первая - область
науки, вторая - область философии. В действительности же наука постоянно
вторгается в сферу духа, а философия - в сферу материи, бытия, в сферу
вещественного. Система Декарта дуалистична и противоречива. Рассел
предпочитает Спинозу: система великого голландца - "самый выдающийся
пример системного построения в истории философии", изложенного к тому же с
невероятным остроумием.
Рассел видит бессмертную заслугу Спинозы в доказательстве той истины, что
"в природе разума воспринимать вещи с некой точки зрения, которая
находится вне времени". Этот взгляд разделяется далеко не всеми, но Рассел
парирует предубеждения, замечая, что логика не обращает внимания на
чувства.
Многосторонний гений Лейбница - еще один предмет если не восхищения, то
признания Рассела. Он показывает, что идеи германо-славянского гения
перекликаются с идеями современной философии, бьющейся над теми же
вопросами, что занимали и его. Лейбниц опередил свое время, и это дает
Расселу повод напомнить, что, как бы ни велики или даже смешны могли быть
отдельные заблуждения классиков, это не причина для вульгаризации их идей.
Он демонстрирует пагубность такой методы, обращаясь к философскому
скептицизму Давида Юма и соглашаясь с одним из основных постулатов
юмовского принципа сомнения - о пределах опытного знания. Опыт, этот фетиш
философии Нового времени, бессилен сказать что-либо определенное о
всеобщих абстракциях философской и теологической метафизики, именующихся
богом, материей. Мы не в состоянии анализировать и познавать их сущность
по той причине, что они - за пределами опытного знания и, следовательно,
непознаваемы. (Ср.: Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы.
М., 1957. С. 53-54: С. 495-497).
В периоде, отделяющем Юма от Канта, Рассел не видит ничего выдающегося для
истории западной мудрости, хотя и отмечает все более или менее
значительное. Понятно, что французский материализм XVIII в. не
удостаивается его похвал, хотя и не рассматривается как пробел в
философском уразумении мира и человека. Гольбах и Гельвеций, Дидро и
Кондильяк упоминаются, но создается впечатление, что делается это больше
ради философского порядка, чем из глубокого интереса к их идеям. Рассел,
правда, воздает должное "Энциклопедии" Даламбера, Дидро, Вольтера и Руссо,
но опять-таки лишь ради философского и научного порядка. Впрочем, он
находит теплые слова при оценке любого научно-философского содружества,
касается ли это пифагорейского мистико-философского братства, Афинской
школы. Энциклопедии или Венского кружка.
К сказанному можно присовокупить меткое наблюдение Рассела об источниках
контизма и позитивизма вообще. Позитивную философию Конта он рассматривает
как не вполне удавшийся аппендикс Энциклопедии. Смысл энциклопедических
новаций лучше-де понял учитель Огюста Конта Сен-Симон, чем его ученик
(Конт был некоторое время секретарем у герцога-утописта). Рассел не щадит
Конта. Основатель позитивизма, иронизирует Рассел, не желающий, чтобы его
принимали за позитивиста, пусть и логического, имел то сходство с
Аристотелем, что был "непреклонно поверхностен в физике". Конта как
ученого Рассел, не без заметного удовлетворения, явно дискредитирует,