"Бертран Рассел. Мудрость запада" - читать интересную книгу автора

будучи руссоистами, испытал воздействие руссоистской романтики. Все они -
критики существующего порядка вещей и свойственной ему торгашеской
обывательщины, общества, где "не говорят ни о чем, кроме торговли и
денег", где нет места для идеального и истинно благородного.
Объективность и стремление к точной интерпретации мыслей духовных
наставников человечества изменяют Расселу, скажем так, - не слишком часто.
Однако чувство пристрастности посещает лорда Рассела там и тогда, где и
когда он обращается к родственным ему по характеру или крови сюжетам,
например к английскому утилитаризму. В этих случаях ему слегка изменяет
чувство историка мудрости, и он может преувеличивать заслуги своего дяди,
Джона Стюарта Милля, сблизить обоих Миллей и Бентама с континентальными
социалистами-утопистами или охарактеризовать Оуэна как более или менее
удачливого промышленника. Философские диспропорции заметны и на страницах,
где оцениваются французские материалисты и утописты - от Гольбаха,
Гельвеция и Дидро до Мабли, Робеспьера и Бабефа. Это можно рассматривать
как доказательство от противного той истины, что философия не так далека
от политики, как это представляют те, кто мнят себя хранителями особенной
философской мудрости.

Ценности философии Нового времени.

Философия Нового времени возникла, как об этом рассказывает Рассел, не
столько благодаря традиции ("филиации идей"), сколько благодаря разрыву со
схоластическим и идеалистическо-метафизическим философствованием. Символы
этого разрыва - Френсис Бэкон и Рене Декарт.
Рассел очень внимателен к социальным детерминантам становления философии
века Разума - от изменений в системе материального производства до
изменений в социальной и индивидуальной психологии. Философия должна была
ответить на лавину новых знаний; философы, если они хотели принять вызов
времени, обязаны были быть эмпириками и рационалистами. Рассел понимает
все это очень хорошо, и уже поэтому украшением его "Мудрости Запада"
является цепь логически последовательных очерков взглядов властителей дум
новой эпохи - эмпиризма Бэкона и рационализма Декарта, пантеизма Спинозы и
сенсуализма Локка, субъективизма Беркли, скептицизма Юма. Он далек как от
неуемной апологетики, так и от высокомерного критиканства. Даже тогда,
когда он вступает в полемику с корифеями прошлого или оценивает их идеи и
труды, он заботится больше всего об объективной оценке и истинном
освещении, чем о каких-либо других вещах. Он позволяет себе саркастические
выпады, но при ближайшем рассмотрении трудно отделаться от впечатления,
что они уместны. Так, Гоббс и Гассенди правы в указании на субъективизм
принципа Декарта "Cogito ergo sum". Однако их ссылки на то, как Антисфен
опровергал утверждения Диогена об отсутствии движения ("Это только наше
представление"), демонстрируя факт движения ("Я хожу, следовательно, я
существую"), представляются ему не вполне относящимися к месту. Рассел
предлагает обсудить его философскую изюминку: "Конечно, я могу думать, что
я хожу, тогда как я не мог бы думать, что я мыслю, когда на самом деле я
не мыслю". Так кто же прав?
Рассел замечает, что все зависит от философской позиции размышляющего
субъекта. Философская позиция Декарта сомнительна, полагает он, уже
потому, что изначально допускает дуализм материального и духовного.