"Бертран Рассел. Во что я верю" - читать интересную книгу автора

Это скорее симпатия, а не благожелательность; человек, чувство которого
нас удовлетворяет, не просто хорошо к нам относится - он знает, в чем
состоит наше счастье. Но это уже принадлежит к другому элементу благой
жизни, а именно к знанию.
В совершенном мире каждое существо является для любого другого существа
объектом самой полной любви, состоящей из сплавленных воедино радости,
благожелательности и понимания. Из этого не следует, что в нашем,
действительном мире мы должны стараться испытывать такого рода чувства ко
всем существам, которых встречаем.
Многие не вызовут у нас чувства радости, потому что отвратительны. Если
мы совершим насилие над своей природой, чтобы увидеть в них красоту, это
будет просто притуплением нашей чувствительности к естественно
прекрасному. Кроме человеческих существ, есть еще мухи, тараканы и вши. Мы
должны быть закалены, как Старый Моряк [3] чтобы почувствовать радость от
их созерцания. Некоторые святые, правда, называли их "жемчугом божьим", но
при этом радовались скорее возможности продемонстрировать собственную
святость.
Быть благожелательным к возможно большему числу людей легче, но и
благожелательность имеет пределы. Если мужчина хочет жениться, но,
обнаружив, что у него есть соперник, добровольно уступает ему место, мы
будем очень удивлены: считается, что вопрос о женитьбе - поле честного
соперничества. В данном случае, однако, чувства к сопернику не могут быть
очень уж благожелательными. Думаю, что во всех описаниях благой жизни
здесь, на Земле, мы должны признать в качестве ее подосновы животную
витальность и животный инстинкт. Без них жизнь становится серой и
неинтересной, и цивилизация должна не подменять их, а скорее служить
своего рода дополнением. С этой точки зрения аскетический святой и
отрешенный мудрец - уже несовершенные человеческие существа. Когда их
немного, они разнообразят общество, но, если бы мир состоял только из них,
можно было бы умереть со скуки.
Высказывая эти соображения, мы подчеркиваем значение радости как
составной части наилучшей любви. Радость в этом действительном мире
неизбежно избирательна, и это спасает от одинаковых чувств ко всем людям.
Когда между благожелательностью и радостью возникают конфликты, они
должны, как правило, решаться с помощью компромисса, а не через подчинение
одного другому. У инстинкта свои права, и, если мы совершаем над ним
чрезмерное насилие, он начинает мстить нам исподволь.
Поэтому, стремясь к благой жизни, следует иметь в виду пределы
человеческих возможностей. И здесь мы опять наталкиваемся на вопрос о
необходимости знания.
Когда я говорю о знании как составной части благой жизни, то имею в
виду знание не этическое, а научное - знание конкретных фактов. Не думаю,
что такая вещь, как этическое знание, вообще существует. Если мы желаем
достигнуть какой-то цели, знание может указать средства ее достижения, и
такое знание можно условно назвать этическим. Но я считаю, что мы не
способны решить, правильны некоторые действия или неправильны, не
обращаясь к их вероятным последствиям. Когда цель поставлена, дело науки -
разобраться, какими путями до нее дойти. Все моральные правила проверяются
тем, способствуют они достижению желаемых целей или нет. Я говорю именно
"желаемых целей", а не "целей, которых мы должны желать". Когда мы