"Салман Рушди. Флорентийская чародейка" - читать интересную книгу автора

душе принца, тот унаследовал от него самого.
Селим. Его первенец, его любимец и его наиболее вероятный палач. А
когда его, Акбара, не станет, все трое сыновей будут яростно, словно дикие
псы, грызться меж собой за кость Власти. Он прикрывал глаза и под перестук
копыт скакунов, несущих на себе его сыновей, представлял, как задушит в
корне мятеж жалкого мальчишки. "Конечно, мы простим его и сохраним ему
жизнь, а как же иначе, - думал император. - Ведь он сын наш, он лихой
наездник, он великолепен, даже смех у него поистине царский". Из груди
императора исторгся горестный вздох: нет, не доверял он своим сыновьям!
Непостижимо, но все эти опасения никак не влияли на его отцовские
чувства. Он любил своих мальчиков, и даже если ему суждено умереть от
сыновней руки, он не перестанет любить эту руку, пусть и наносящую
смертельный удар. Тем не менее это совсем не означало, что он готов дать
соплякам убить себя, - пока жив, он будет бороться, скорее он увидит их в
аду, чем допустит такое. Он, Акбар великий и могучий, унижать себя не
позволит никому.
Он верил мистику Чишти, гробница которого находилась во дворе пятничной
мечети, но святого человека больше нет рядом; он доверял собакам, музыке,
стихам, своему острослову-цирюльнику и жене, которую сотворил из ничего. Он
верил красоте, искусству живописцев и мудрости предков. Однако в последнее
время относительно многого другого, например по поводу религии, его стали
одолевать сомнения. Он знал, что жизни доверять не следует, что этот мир -
ненадежная опора. На вратах своей усыпальницы он велел высечь слова, которые
будто бы принадлежали Иисусу из Назарета: Этот мир - всего лишь мост.
Переходи через него, но не возводи на нем дом свой. Даже этому принципу он
не последовал: построил себе не дом, а целый город. Кто полагает, что в его
распоряжении час, рассчитывает быть вечно. Этот мир - всего лишь час.
Остальное нашему взору недоступно.
"Так оно и есть, - говорил себе Акбар. - Я хочу слишком многого. Думаю,
что передо мною вечность. Одного часа мне мало, я мечтаю о том, что не
дозволено смертному, - о славе вечной. ("Приятно говорить о себе в
единственном числе - тогда ты сам с собой более откровенен", - подумал
император. Однако это "я" должно остаться его сугубо личным делом, вслух
произносить его Акбар себе запретил.) Итак, я позволю себе надеяться на
долгую жизнь, на мир души, на понимание и хорошую, обильную трапезу. Но
больше всего я уповаю на то, что явится молодой и сильный, кому я смогу
довериться. Пускай не родной сын, но я сделаю его больше чем сыном: он
станет моим молотом и моей наковальней. Он станет символом моей веры в
красоту и истину. На моей ладони он вырастет и дотянется до небес".
Вот о чем думал Акбар в тот самый день, когда к нему привели юношу в
потешном плаще из цветных кожаных ромбов и с письмом королевы английской в
руках.

***

Давным-давно утратившая способность спать потаскушка из "веселого
дома", что у главных ворот, по имени Мохини, разбудила своего странного
заморского клиента на рассвете. Он тут же вскинулся, грубо притянул ее к
себе и приставил ей к горлу непонятно откуда взявшийся нож.
- Не валяй дурака, - проговорила она. - За ночь я сто раз успела бы