"Салман Рушди. Флорентийская чародейка" - читать интересную книгу автора

новые, более жесткие, правила. А Мурад и Даниял - сидят на лошадях, как
взрослые наездники! О, как он любил их, всех троих! И все трое ни на что не
годны. Их глаза! Младшим - десять и одиннадцать, но и они уже зависимы от
опиума, они пьяны, даже когда скачут верхом, обалдуи несчастные! Слугам были
даны самые строгие указания на этот счет, но кто же посмеет отказать царским
отпрыскам!
К каждому он приставил верных людей, так что знал о страсти Селима к
опиуму и о его ночных, отнюдь не безобидных, любовных забавах. Возможно,
склонность юнца к извращенным, изощренным способам полового удовлетворения
вполне закономерна, однако вскоре придется-таки предупредить его, чтобы
несколько умерил свой пыл: танцовщицы жаловались, что расцарапанные ягодицы
и растерзанные "бутоны граната" мешают им выполнять свои прямые обязанности.
Испорченные дети - горе его, плоть от плоти его; дети, унаследовавшие
все его недостатки и ни одного достоинства! Неизлечимую болезнь Мурада пока
удается скрывать, но сколь долго это будет оставаться тайной? Даниял?
Похоже, он совсем безвольный, в нем нет даже намека на характер, хотя он
унаследовал свойственную всем потомкам Чагатая красоту. В этом не было ни
малейшей личной его заслуги, но он тем не менее очень ею гордился. Может,
десятилетнего ребенка не стоит судить так строго? Пожалуй, и не стоило бы,
будь он обыкновенным мальчишкой. Только это ведь не просто дети. Это
маленькие боги, будущие правители, - к несчастью, обреченные на власть. Он
их любил. Они предадут его, это ясно. Свет его очей, они придут убивать его
сонного, маленькие подонки. Он все время должен быть настороже.
Нынче, как и в любой другой день, он думал о том, что ему очень
хотелось бы доверять им. Бирбалу и Джодхе, Абул-Фазлу и Тодару Малу он
доверял как себе самому, но мальчиков своих держал под постоянным
наблюдением. Ему страстно хотелось верить им, хотелось видеть в них опору
старости. Он мечтал о счастье целиком положиться на три пары прекрасных
зорких глаз, когда его собственные утратят остроту зрения; на шесть крепких
рук, которые все разом станут служить ему, когда ослабеют его собственные.
Со многими головами, многорукий, он тогда и вправду стал бы подлинным
божеством. Он хотел доверять им, потому что верность почитал за великую
добродетель, заслуживающую всяческого поощрения, но он слишком хорошо знал
историю своего клана и помнил, что эта добродетель была не в чести у его
сородичей. Его сыновья вырастут, станут превосходными воинами, отрастят
пышные усы и примутся плести заговоры против родного отца - это уже и сейчас
ясно видно по их глазам. В среде таких как они, в среде потомков Чагатая из
Ферганы, дети всегда плели заговоры против своих царственных родителей, с
тем чтобы заточить их в крепость, сослать на какой-нибудь остров или
собственноручно отсечь голову.
Его драгоценный Селим, кровожадный ублюдок, уже сейчас придумывает
разнообразные способы расправы с людьми: Если кто-либо предаст меня, отец,
то я отсеку ему задницу, после велю зашить его в шкуру только что
освежеванного зверя, прикажу посадить задом наперед на осла и возить по
жаре, пока солнце не завершит то, что я задумал. Ну да, от зноя шкура начнет
мало-помалу ссыхаться, и тогда враг медленно умирает в муках от удушения.
"Кто тебе внушил такую жестокую мысль, сынок?" - спросил император.
"Это я сам придумал, - соврал Селим. - И не тебе упрекать меня в жестокости,
отец. Ты у меня на глазах выхватил меч и отсек человеку ноги за кражу пары
туфель". Сын был прав, и Акбар вынужден признать: все темное, что таится в