"Вера Русанова. Пьеса для обреченных [D]" - читать интересную книгу автора

не хуже ее третьего, было бессмысленно. Да и, честно говоря, не особенно
хотелось.
До утра оставалось все меньше времени. Мне уже мерещились батальоны
омоновцев с собаками, оцепляющие театр, и грозный майор, кричащий в
мегафон: "Мартынова Евгения, здание окружено, сопротивление бессмысленно!
Выходите с поднятыми руками. Шаг влево, шаг вправо - расстрел на месте!"
Наталья тем временем встала, нырнула в просвет между первой кулисой и
занавесом и щелкнула каким-то выключателем. Механизм под сценой обиженно
рявкнул и затих, круг наконец перестал вращаться.
- Ну что, - спросила она, возвращаясь и глядя на меня со смесью
интереса и сочувствия, - спасти тебя, что ли? Спасу, пожалуй. Но при одном
условии: есть у меня кадр, которому тоже не мешало бы мозги вправить.
Возьмемся потом за это дело?
Вообще-то в данный момент я как раз давала себе страшную клятву
никогда больше не заниматься ничем подобным, и если все обойдется, то до
конца дней своих играть только Лису Патрикеевну на утренниках в детском
саду. Но предложение Каюмовой было слишком уж привлекательным. Мне ужасно
хотелось, чтобы меня спасли. Поэтому голова моя немедленно затряслась, как
в нервном тике (что должно было означать серию сдержанных кивков), из
горла вырвалось что-то вроде "а-а-а... да-а-а-а... у-у-у".
- Значит, согласна! - констатировала Наталья. - Тогда слушай сюда...
К моему великому огорчению, скоро выяснилось, что "спасатель" она
весьма посредственный. Таких планов и я могла бы придумать штук пятьсот,
если бы, конечно, сейчас была способна соображать. Оптимистичная Каюмова
предлагала всего лишь отсрочку. Но это все же было лучше, чем ничего.
- Тебе надо найти эту бабу! - втолковывала она мне медленно, как
полному и законченному олигофрену. - Это твой единственный шанс. Понятно,
что ни в театр, ни в кафе она завтра не заявится. Но все равно, постарайся
вспомнить еще хоть что-нибудь: может, она какие фамилии называла, или ты
случайно документы ее видела...
Я так и представляла себе мою недавнюю гостью, непринужденно сыплющую
фамилиями и навязчиво демонстрирующую свой паспорт. Впрочем, представляй
не представляй, ситуация от этого не менялась. А Каюмова убеждала меня.,
что несчастного Вадима Петровича, как минимум, неделю никто не хватится.
Если его спрятать, конечно.
- Запойный он, понимаешь? - объясняла она с почти веселым энтузиазмом.
Похоже, что игра в убийство ее несказанно забавляла. - Как начинает
бухать, так все - с концами! Девки наши рассказывали: просыпается утром,
чувствует, что не человек, стучит .к соседям и просит позвонить в театр,
сказать, что Бирюков, дескать, на похороны уехал. В Ярославль там, в Гжель
или в Коломну. Иногда такое ощущение возникает, что он у нас не режиссер,
а агент ритуальной службы.
Раз в две недели - обязательно погребение. Ну, все, естественно,
понимают, что к чему...
- А сын? - спохватилась я. - Он говорил, что у него сын
восемнадцатилетний.
- Да нет никакого сына! Врет он все. Легенда такая же, как про
похороны.
Он у нас дяденька умный и совершенно правильно считает, что
разведенный это несколько романтичнее, чем старый драный кобель. Вот и