"Вера Русанова. Пьеса для обреченных [D]" - читать интересную книгу автора

нашего "премьера". А она - типичная "героиня", с низким, красивым голосом,
сочными губами и великолепной дикцией - и надо же!.. В сапогах на высоких,
тонких каблуках Ольга была выше меня почти на голову. Наш старенький
главреж от женщин такого типа сходил с ума. "Вот они созданы для сцены,
они! - вопил он, воздевая руки к потолку. - А не вы, мыши писклявые. И
посмотреть зрителю есть на что, и слуховой аппарат брать с собой в зал не
надо". Радовало то, что Ольга была не только красивой, но и умной - пришла
со своим готовым планом. А еще она была мстительной. Честное слово, в
последнее время мне нравились женщины, склонные к вендетте!..
- Так о чем же вы хотели со мной побеседовать? - игриво вопросил
Вадим Петрович Бирюков, и я поняла, что наживка проглочена.
После сказочки про безработную актрису, жаждущую играть именно в этом
театре, мне немедленно выдали маленький граненый стакан из тех, которыми
бабушки обычно отмеряют семечки. Вместо семечек в стакане плескалась
водка. Я выпила спокойно и с достоинством. Но женщины отчего-то не стали
смотреть на меня более дружелюбно. Я даже пожалела, что среди них сегодня
нет Ольги. (Она сказала, что слишком волнуется и боится "проколоться",
поэтому присутствовать будет только на финальной части представления.)
Мужские же взгляды несколько потеплели. И хотя я в своем выпендрежном
розовом костюме от Тома Клайма смотрелась на общем фоне как вражеский
лазутчик, мне тем не менее выделили четвертинку яблока и соленый огурец -
закуску, по театральным меркам, просто царскую.
Выпили по второй. Особых флюидов мужской неотразимости, источаемых
Бирюковым, я пока не замечала. Да и он сам, как ни странно, никакой
активности пока не проявлял: как будто бы перед ним сидела не актриса,
недвусмысленно заявившая о своем бурном желании творить под его
руководством, а бомжиха, забредшая на рюмочку водки. Впрочем, хитрым карим
глазом все-таки косил.
"Дозреешь!" - равнодушно подумала я и согласилась выпить по третьей.
Народ потихоньку расслаблялся, растекался со своими стаканами по
комнате, начинал кучковаться небольшими группками. Где-то активно
обсуждали вчерашний "кошмарный зрительный зал", где-то - провальную
премьеру у соседей.
Естественно, не обходилось без традиционных на актерских пьянках
горестных выкриков: "Я - актер (актриса)! Настоящий актер (актриса)! А
играть не дают! А я могу так, как никто не может!" Тощая белесая девица
неопределенных лет, похожая на хворую лабораторную крысу, пыталась
сфокусировать взгляд на альбоме репродукций старинных икон и донимала
соседа нудным вопросом: "Почему на картинке "Сошествие во ад" столько
святых с нимбами? И почему, вообще, они (святые) идут в ад?" Успокоилась
она только тогда, когда сосед, значительно более трезвый, чем она сама,
авторитетно пояснил, что у святых, вероятно, экскурсия. Я подавила смешок.
И вот тут-то Бирюков, улучив момент, коварно поинтересовался:
- Женя, а вот можете вы прямо сейчас спеть? Только что-нибудь
очень-очень печальное, Я немедленно поднялась и дурнинушкой завыла "Зачем
вы, девушки, красивых любите?". При этом, выразительно косясь на Вадима
Петровича, я вкладывала в песню философский подтекст: "И в самом деле,
зачем красивых? С такими-то вот страхолюдинами, наверное, проблем
поменьше". Бирюков, однако, приятно краснел, и во взгляде его постепенно
проявлялся интерес коллекционера, обнаружившего прелюбопытный экземпляр.