"Вера Русанова. Пьеса для обреченных [D]" - читать интересную книгу автора

денег оставалась работой для денег, театр - театром, Пашков - Пашковым, а
я - несчастной влюбленной дурой. Дурой, умудрившейся сегодняшним
разговором с Витькой Сударевым отрезать себе все пути к отступлению.
Я ехала домой и думала о том, что будущее мое - уныло и беспросветно,
как осеннее небо, о том, что встреча с очередной клиенткой нужна мне
сегодня как рыбке зонтик, и о том, что работать все-таки необходимо.
Поэтому когда в 19.00 черноволосая женщина вошла в кафе "Лилия", села за
столик напротив меня и сказала, что надо как следует наказать одного
театрального режиссера, я только привычно кивнула и ответила::
- Раз надо - накажем.
Возможно, тогда мне следовало просто прислушаться, чтобы услышать за
спиной близкое и загнанное дыхание Смерти...
Он выглядел именно так, как я себе его представляла, и чуть похуже,
чем на фотографии, которую показала мне новая заказчица Ольга. Широкое
лицо, небольшие темные глазки и небрежно обмотанный вокруг шеи синий шарф
- шарф пожилого мальчика-хулигана с соседнего двора. На столе перед
Вадимом Петровичем Бирюковым стояла кастрюля с вареной картошкой и пустая
водочная стопка.
Впрочем, водочные стопки были пустыми у половины присутствующих,
поэтому народ пребывал в состоянии радостного возбуждения. На единственном
свободном кресле валялся всеми позабытый букетик гвоздик и оранжевый
воздушный шарик, густо исписанный фломастером.
"Ну, елки-палки!" - досадливо подумала я, поняв, что вместо
нормальной репетиции меня угораздило попасть на чей-то день рождения.
Видимо, что-то в этом духе с редким единодушием подумали и актеры, сидящие
в комнате: взгляды, устремленные на меня, были лишены даже тени
энтузиазма. Посторонних на таких сборищах не жаловали - мне-то это было
отлично известно. Но отступать не имело смысла. Я улыбнулась осторожно и
заискивающе, как интеллигент, по ошибке попавший в женскую баню, деликатно
прокашлялась и пискнула:
- Вадим Петрович, мне бы с вами побеседовать...
Женская часть труппы немедленно принялась переглядываться иронично и
многозначительно.
- Побесе-е-довать! - тихо, но насмешливо протянул кто-то в углу. И я
поняла, что Ольга ничего не сочинила...
- Бирюков - стопроцентный, неисправимый кобель, - говорила она,
докуривая одну сигарету и тут же доставая из пачки следующую. - Ни одной,
вы понимаете, ни одной в труппе нет симпатичной женщины, с которой бы он в
свое время не переспал! И главное, как говорится, - ни кожи, ни рожи, а
ведь умудряется же! Приходит новенькая девочка - и уже через месяц, рыдая,
вылавливает его по коридорам и туалетам, руки ему целовать готова!
- Ну, в общем, известный типаж! - усмехалась я. Типаж действительно
был известным. По-моему, в каждом уважающем себя театре имелся такой вот
Казанова местного розлива, сильно осложняющий жизнь женскому полу.
- Да нет, наоборот, феномен какой-то. - Сигарета в Ольгиных пальцах
сухо хрустела. В чашечке остывал кофе. - Все попадаются! Вы понимаете,
все! И я вот тоже... Верите, и представить не могла, что будет так плохо...
Это было не столько плохо, сколько обидно. Даже я, при моем скудном
девичьем умишке и посредственной внешности, умудрилась избежать сей
банальной участи, проигнорировав в свое время знаки внимания со стороны