"Мануэль Ривас. Бабочкин язычок" - читать интересную книгу автора

учитель.
Дон Грегорио носил этот костюм целый год, в нем он был и тем июльским
днем 1936 года, когда я увидел его на Аламеде - он направлялся в городской
совет.
- Ну как дела, Воробей? Надеюсь, уж в этом-то году мы непременно
посмотрим на бабочкин язычок.
Вокруг происходило что-то необычное. Казалось, все очень спешили, но
при этом с места никто не трогался. Те, что смотрели вперед, вдруг
поворачивали и шли назад. Те, что смотрели направо, поворачивали налево.
Мусорщик Кордейро сидел на скамейке у музыкальной эстрады. Я никогда не
видел, чтобы Кордейро сидел на скамейке. Он смотрел на небо, приставив руку
козырьком ко лбу. Если Кордейро вот так смотрел на небо и если замолкали
птицы, это значило, что надвигается гроза.
Я услышал стрекотание одинокого мотоцикла. На мотоцикле сидел гвардеец,
за его спиной к заднему сиденью был приторочен флаг. Гвардеец проехал перед
зданием городского совета и скользнул цепким взглядом по людям, которые,
тревожно переговариваясь, теснились в портике. Потом он крикнул: "Да
здравствует Испания!" - и рванул дальше, оставив за собой шлейф дыма и
треска.
Матери принялись скликать детей. А у нас дома словно опять умерла
бабушка. Отец сидел перед переполненной пепельницей, мама плакала и делала
какие-то бессмысленные вещи: открывала кран и мыла чистые тарелки, а грязные
ставила в шкаф.
Кто-то постучал в дверь, и родители с отчаянием в глазах следили за
тем, как поворачивается дверная ручка. Пришла Амелия, наша соседка,
служившая в доме индейца Суареса.
- Творится-то что, а? В Корунье объявили военное положение. Обстреляли
канцелярию губернатора.
- Спаси нас Господи! - перекрестилась мама.
- А здесь, - понизив голос, словно и у стен есть уши, продолжила
Амелия, - наш алькальд, говорят, вызвал к себе капитана карабинеров, но тот
и не подумал явиться - сказался больным.
На другой день меня не выпустили на улицу. Я глядел в окно, и все
прохожие казались мне робкими тенями: как будто внезапно вернулась зима и
ветер гнал с Аламеды воробьев, похожих на сухие листья.
Из столицы прибыли войска, они заняли здание городского совета. Мама
отправилась было к мессе, но вскоре вернулась бледная и притихшая, за эти
полчаса она словно на несколько лет постарела.
- Рамон, в городе ужас что делается, - всхлипывая, сказала она отцу.
Отец тоже постарел. Хуже того. Он вроде бы разом утратил последнюю
волю. Сидел, глубоко провалившись в кресло, и не шевелился. Ничего не
говорил. Не хотел есть.
- Надо побыстрее сжечь все, что может тебе навредить, Рамон. Газеты,
книги. Все.
В те дни главной в доме стала мама. Однажды утром она велела отцу
одеться поприличнее и повела его к мессе. Когда они возвратились, мама
сказала:
- Послушай, Мончо, сейчас ты пойдешь с нами на Аламеду.
Она принесла мой праздничный костюм и, завязывая мне галстук, очень
строго произнесла: