"Вениамин Семенович Рудов. Последний зов " - читать интересную книгу автора

кургане, и сам ты как бы становишься невесомым.
Но сейчас тишина вошла в Новикова не вдруг - он обнаружил ее лишь
тогда, когда - в который раз! - оглядел присмиревших детей под кустами,
молчаливых бойцов в траншее, безмолвного мальчика-аистенка; дымок над
заставской баней и тот поднимался ровным столбиком, прямой, как свеча.
От тишины и безмолвия Новикову стало не по себе. Он почувствовал
огромную внутреннюю усталость, накатившую, как показалось ему, ни с того ни
с сего, беспричинно, и не мог избавиться от ощущения ненужности тишины,
будто пришла она не ко времени, как некстати возвратившийся гость, с которым
недавно простились.
Не стоило больших трудов догадаться, что еще с ночи в нем поселилось и
утверждается чувство неумолимо надвигающейся беды, и хотя он старался не
думать о ней, она напоминала о себе непрестанно, заставляла ждать чего-то
пугающего - возможно, минуты, когда позовут к дознавателю... Или когда
приедет майор Кузнецов...
Он постарался отогнать эти мысли, подумал, что просто устал от
множества переживаний, потому и мелется в голове всякий вздор. Молчат
парни - так что? В такую жарищу не больно-то охота болтать: язык к нёбу
присох. Дети играют молча? Это их дело. А нам, солдатам, работать надо.
Спрыгнул в траншею, сердясь на себя, с каким-то остервенением
наверстывая упущенное, принялся долбить ровик: удар лопатой - выброс, еще
удар - снова выброс. Слежавшийся под толщей земли изжелта-белый песок в
красных прожилках между пластами шлепался на твердую землю не рассыпаясь;
удар - выброс, удар - выброс; единство механических ударов и звуков
создавало иллюзию мирной работы.
Но только иллюзию. Буквально через пару минут он выглянул и увидел
мальчика в красных сандаликах, строившего песчаный домик; потянуло взглянуть
на детей под кустами сирени. Они, как прежде, сидели на траве полукругом -
трое мальчиков и две девочки, играли - но больно уж тихо, в не видимую
отсюда игру; как прежде, над бруствером взблескивали на солнце саперные
лопаты; метрах в полутора позади работал Ведерников. Он успел, насколько
нужно, углубить траншею, вырубил ступеньку на дне и теперь, ловко орудуя
короткой лопаткой, аккуратно выдалбливал в стенке нишу под цинки с
патронами.
Над всеми и всем лежала зыбкая тишина.


Ведерников тоже не оставлял без внимания своего отделенного, видел, как
тот мается, места себе не находит: хотел подойти переброситься парой слов и
совсем уж было собрался, но тут Новиков вылез наверх.
До минувшей ночи отношение Ведерникова к младшему сержанту определялось
служебной зависимостью - и только. В глубине души он к нему не питал
уважения - учитель, пускай бы возился в школе с детишками. Какой из него
командир отделения! Никакой, хоть куда как грамотный. Отделенный должен
обладать и голосом, и характером, и собственным мнением. А у этого
голосишко - так себе, характером - жалостливый. Что до мнения, до
самостоятельности в суждениях, так разве не он без конца повторял: "Немецкие
войска прибыли сюда на отдых. Воевать против нас не собираются". Словом,
талдычил, что велели. Не раз думалось рядовому Ведерникову: "Поглядим, что
ты запоешь, парень, когда жареный петух пониже спины клюнет, когда