"Вениамин Семенович Рудов. Последний зов " - читать интересную книгу автора

подошел ближе. - Я - Миша. Мне уже четыре года.
- Ты совсем взрослый. - Новиков отставил лопату, и Миша это понял как
приглашение к разговору.
- Дядя, - позвал он. - А зачем вы копаете?
- Нужно.
- А зачем нужно?
- Станешь пограничником, тогда узнаешь. - Сказал и осекся под
немигающим взглядом синих Мишиных глаз. - Ладно, Мишук, иди к ребятам, иди
играй.
Но мальчик подошел еще ближе, к самому брустверу.
- А почему столько дядев копает?
- Чтобы скорее сделать.
- А потом что?
- Дом будут строить.
- Неправда. Пограничники должны стрелять и маршировать. - Он раздельно,
с трудом произнес последнее слово и изобразил, как должны стрелять
пограничники. Но не только это его смущало. - Почему у всех такие маленькие
лопатки?
- Еще не выросли.
- Правда, - согласился мальчик. - У меня тоже есть лопатка. Мама
купила. И она вырастет?
- Конечно.
- Я тоже хочу копать. - Ребенок потянулся к лопате.
- Ты еще маленький. Вырастешь большой-большой, тогда получишь такую же.
- Можно мне поиграть в песочке?
- Это - да. Если тебе нравится. Только подальше, а то еще свалишься.
- Не, я домик буду строить.
Каждый принялся за свое: мальчик - возводить дом из песка, Новиков -
рыть траншею.
Мятущиеся ласточки стригли высокое знойное небо. Из-за реки едва
слышался гул. Мальчик время от времени поднимал голову кверху - не то
смотрел на ласточек, проносившихся над ним с протяжным писком, не то
прислушивался к непонятному шуму из-за реки.
Работать с прежней сосредоточенностью Новиков больше не мог, нет-нет, а
беспокойно поглядывал на ребенка, поднимал глаза к Ведерникову, задерживал
взгляд на игравших под сиренью ребят - все занимались своим, и он не
понимал, почему вдруг нахлынуло беспокойство.
Так продолжалось еще какое-то время, покуда он не выбрался из траншеи.
Был день как день - по-летнему знойный. Светило солнце. В траве под
деревьями плясали веселые блики. Блестели оконные стекла и провода на
телефонных столбах. Была суббота как суббота - топилась баня, вкусно пахло
еловым дымком, кто-то успел нарезать березовые веники, навесить в теньке под
стрехой, чтобы немного прижухли, видать, старшина расстарался; и по-летнему
уже, по-июньски, в воздухе дрожало легкое марево, над траншеей оно казалось
несколько гуще - словно дым, и было заметно, как курится над бруствером
влажный песок.
День как день, и суббота как суббота.
Ничего внешне не изменилось. Разве что на заставу снова пришла тишина,
от которой успели отвыкнуть. Было так тихо, как только может быть на границе
в безветренный летний полдень - кажется, слышишь шорох иглицы на муравьином