"Александр Рубан. Пыль под ветром (Сны инженера Тенина)" - читать интересную книгу автора

коротенькой юбочке - обладала барьером, не таявшим даже во сне.
Алевтина Мудрых, вдова хвастуна и похабника Васьки, лейтенанта
спецназа, в последние годы всё чаще снилась Илье, когда он засып`ал рядом с
Неллечкой Дутовой, матерью-одиночкой.
Наверное, потому, что Неллечка была похожа на Алю.
Внешне. Разумеется, только внешне.
А внутри это было строгое и печальное существо, больше всего на свете
желавшее любить и подчиняться и меньше всего на свете склонное потакать
своим желаниям. Потому что, однажды побывав замужем, Неллечка узнала о
мужчинах если не всё, то достаточно много, чтобы уже никогда не иметь с
ними никакого дела. Инженер по снабжению Илья Борисович Тенин оказался
единственным исключением из этой жизненной стратегии. Весьма
продолжительным исключением...
Но до знакомства с Неллечкой Дутовой - да и до начала
инженерно-снабженческой деятельности - Илье было ещё далеко.


3.

Будучи уже студентом инженерно-строительного института, Илья изредка
видел абстрактные сны - тоже, как правило, кошмароподобные. Но, в отличие
от настоящих кошмаров, они казались ему более содержательными и как бы с
намёком.
Например, снились глаголы - все, как один, в безличной форме.
Моросило. Сквозило. Дождило. Порывами шквалило с ливнем. Вдруг почти
без перехода жарило с неба, густо пар`ило от земли и отчётливо несло
откуда-то гарью. Когда уже становилось не продохнуть и казалось, что вот
сейчас не хватит воздуха, небо опять затягивало тучами. До неприятности
резко свежело. Сверкало и погромыхивало над головой, а под ногами раскисало
и хлюпало.
То смеркалось, то, наоборот, рассветало.
Тянуло чесноком и сероводородом.
Дуло в шею...
От мельтешения безличных обстоятельств (мельтешения монотонного в
своей беспорядочности) закладывало уши, кружилось перед глазами и путалось
в мыслях.
А потом в самой гуще этой свихнувшейся грамматики обнаруживалось
неуклюже косолапившее одинокое Я. Словно какой-то материальной силой, его
неудержимо влекло терминатором между стемнело и развиднелось.
При этом бедное Я лихорадило и трясло, ненадолго отпускало и снова
схватывало. Его качало из стороны в сторону, мотало, как жесть на ветру, и
слегка подташнивало. Было видно, что ему давно и основательно не везёт. Так
давно и так основательно, что уже ничего не хотелось и ни во что не
верилось. Некогда гордому Я обречённо думалось о бесконечности пути и
недостижимости цели. Представлялось бессмысленным уходить из одной западни,
чтобы немедленно угодить в другую.
Нездоровилось, тянуло ко сну и как о величайшем счастьи мечталось
покориться ближайшему обстоятельству: пусть, как говорится, несёт, авось
куда-нибудь да вынесет!
Но полагалось идти...